"Юрий Лощиц. Григорий Сковорода " - читать интересную книгу автора

оперу, где всех с ума сводил кастратитальянец, и все. представление шло на
итальянском, и придворные спеваки, участвовавшие в хоровых номерах, тоже
пели по итальянски.
На троицу ездили в Лавру, и там Елизаветины любимцы снова пели -
заливисто и лихо.
Дни богомолья сменялись днями охоты, охота - новыми балами, балы -
ночным бражничеством в узком кругу, когда певчих вдруг со смехом сволакивали
с только что пригретых постелей и везли к кому-нибудь из могущественных
земляков - то к Игнатию Кирилловичу Полтавцеву, камерфурьеру ее величества
(он, кстати, был в каких-то отдаленных родственных отношениях с
Григорием Сковородой), то к гостящим в Москве малороссийским
полковникам, то к матушке Розумихе, а то и к самому Алексею Григорьевичу, а
там, оказывается, только с вечера пробудились и теперь уже ни за что не
хотят спать, а хотят "куликать" до солнца.
Осенью в яузском дворце отгуляли свадьбу: женился первый придворный
бандурист Григорий Любисток. Как ноль, что сам седоусый молодожен не мог
видеть столь великолепного торжества слепенький был.
А в декабре, в подмосковном Перове, самым тайным образом устроилось еще
одно венчание - Елизаветы Петровны с ее "другом нелицемерным".
Наконец, назначили день отъезда, и по молодому снежку, слегка
утомленные широким московским гостеприимством, помчались восвояси.
Но передышка была краткой, как глоток морозного ветра в оконце кибитки.
Вскоре отошел слабо соблюдаемый филипповский пост, и с рождества
возобновился для всего двора затяжной труд веселья.
Певчих тормошили непрестанно: многочасные репетиции, стояние па клиросе
и хорах, банкеты и оперы, крестины и именины, поминки и вечеринки, выезды на
гулянье в Петергоф, катанья на лодках и галерах по Неве - вверх и вниз по
житейскому хмельному морю.
В мае вся капелла гуляла по случаю произведения в дворянское
достоинство все того же слепенького бандуриста Любистка и одновременно с ним
певчего по прозвищу Богуш, он же Божок.
Такое ведь и каждому из остальных могло однажды улыбнуться. Словом, как
пели позже в песенке:
Веселая царица была Елизавет...
Вот тут-то, в самый разгар веселья, и выкинул один из двадцати четырех
штатных певчих императорской капеллы такой фокус, что все вокруг только
ахнули: "Ну и Сковорода, ну и дурак! Недаром и фамилия у тебя такая глупая!"
Слыханное ли дело - Сковорода отпрашиваться вздумал! Куда, зачем,
почему, с какой это стати? А вот так, ни с того ни с сего, захотелось ему
домой, в Киев, на бурсацкий запечек.
Другое бы дело - сорвал голос, тогда понятно, тогда
его никто и держать не будет, а совсем наоборот, побыстрее спишут - и
бывай здоров! У певчего, известно, век короток, что у ночного мотылька. Но
ведь голоса он не сорвал, голоса у него на троих итальянцев хватит, - а вот
ведь какого выдает петуха!
И чему его там только учили, в этой Академии, по которой он с утра до
вечера воздыхает, и чему еще научат, если он в двадцать два года не
разбирает, где хорошо, а где плохо?!
Словом, окружающим понять такой выверт было невозможно, если только не
предположить, что он тем самым вздумал оскорбить всех своих приятелей: вы,