"Юрий Лощиц. Григорий Сковорода " - читать интересную книгу автора

на уставщика.
Пение задавало плещущему, как море, торжеству стремительный разгон. Уже
столы куда-то слизывало, и на секунду открывалось обнаженное пространство
паркетного пола. Ноги танцующих прихотливо выплетали по нему невидимое
кружево.
...Вот всю капеллу угощают у развороченного, в винных потеках, стола, и
кабанья голова, варенная в рейнвейне, осклабясь, глядит на это торопливое
подъедание остатков.
Бал уже разбился на компании и группки; всюду беготня, Шум крики
какие-то страшные люди, как заблудившиеся привидения, расхаживают по
полутемным залам, никого не узнавая, бормоча что-то под нос.
Еще видел: в одной из укромных зал выступала на фоне стены полка с
книгами; света мало, и не разглядеть было, что за названия поблескивают
золотом на толстых кожаных корешках, только видно, что очень старые тома.
Потянулся рукой, а книга не вытаскивается, ни одна, ни другая; нет вообще
никаких книг, а весь этот фокус нарисован на холсте искусным обманщиком.
Хорошо еще, что никто не подсматривал, а то бы засмеяли. И стыдно, что так
обманулся, и жаль: книг-то нету!
И еще видел: как смешны наползшие на брови парики, как размазываются
мушки на щеках, как ползет по шву атласное платье, напяленное на
шестидесятилетнего старика, как невыгодно для большинства дам условие,
поставленное государыней накануне маскарада: мужчины чтобы были в женских
нарядах, а женщины - в мужских, - и как зато выигрывает при столь жестком
условии сама она.
И еще видел, когда, наконец, из душных зал и комнат выбегали дышать
ночной свежестью: как странно светится в темном саду мрамор Эзоповых фабул,
а надо всем этим - над призрачными, похожими на привидения скульптурами, над
темными кустами и деревьями - и само небо светится странно - безжизненно
бледное.
И когда, наконец, доволакивался до постели и падал, не раздеваясь,
ощущение зыбкости подкатывало с такой силой, будто вокруг ходила настоящая
морская буря: то куда-то вверх стремительно летели ноги, то .голова; в
страхе открывал глаза и убеждался, что все на месте - потолок, угол окна, но
стоило смежить веки - и опять то же.
23 февраля 1742 года, в послеобеденное время, из Петербурга по санному
пути тронулся громадный царский поезд - ехали в Москву, на коронацию. Ехал
весь двор - десятки кибиток, нескончаемый обоз грузовых саней - с гардеробом
Елизаветы в тысячу пятьсот платьев, с хрупкими сервизами, с большими
венецианскими зеркалами.
О четвертых сутках пути, на подъезде к селу Всехсвятскому, в семи
верстах от матушки Москвы, раздался веселый благовест и теперь уже не
стихал, передаваясь от храма к храму, пока, минуя триумфальные арки, одна
другой преудивительней, поезд не подтянулся к стенам Кремля, над которыми,
распугивая вороньи стаи, басил сам Иван Великий.
И как началось с этого дня, так до самой коронации уже не утихало, до
26 апреля, когда звон поднебесной меди смешался со звоном золота, которое
освященная государыня щедро сыпала в толпы ликующего народа. Праздничное
половодье затопило старую столицу почти на целый год: был утерян счет балам
и маскарадам, дворец на Яузе, как хрустальный ларь, сиял по ночам
иллюминацией и фейерверками. Москва валом валила в прибывшую из Петербурга