"А.Ф.Лосев. Поздние века ("История античной эстетики" #7, книга 1) " - читать интересную книгу автора

раскрывает, выражая его только в так называемой "тетрактиде" ("четверке").
Это - один "из приемов, составлявших его тайное учение, - впрочем, прием
изящный (glaphyron) и приложимый ко многим физическим вопросам" (20).
По-видимому, если иметь в виду общепифагорейское учение о числах, это есть
первые три числа, то есть первая вообще необходимая для мысли структура
(соединение раздельного и нераздельного) в своей осуществленности и
материальной оформленности, поскольку пифагорейская четверка по преимуществу
и гласила о первом осуществлении исходной триадической структуры. Но,
конечно, это была только числовая структура, за которой крылась
труднопознаваемая и потому тайная всеобщая действительность. В школе
Пифагора клялись тем ее основателем, который передал эту четверицу, "сей для
бессмертной души исток вековечной природы!"
е) В заключение всех этих теоретических взглядов Пифагора, излагаемых у
Порфирия, необходимо сказать, что в школе Пифагора употреблялся даже такой
значительный с нашей точки зрения термин, как "символ". Но изложение этого
вопроса у Порфирия нас должно разочаровать. Оказывается, что в школе
Пифагора были, с одной стороны, более знающие ученики, которые понимали
учение Пифагора именно как mathema и потому назывались "математиками", и
были слушатели менее подготовленные, которые так и назывались "слушателями",
и вот для них-то Пифагор и пользовался своими "символами". Символы эти были
просто краткими аллегорическими высказываниями, в которых употребляемые там
образы имели только иллюстративный смысл. Пифагор называл море "слезой",
двух небесных Медведиц - "руками Реи", Плеяды - "лирою муз", планеты -
"псами Персефоны" (41). Когда Пифагор говорил: "Через весы не шагай", это
значило "избегай алчности". Выражение "огня ножом не вороши", означало у
него - "человека гневного и надменного резкими словами не задевай"; "не
садись на хлебную меру", то есть "не живи праздно" (42). Таким образом, в
этой глубокомысленной школе Пифагора, как ее изображает Порфирий, термин
"символ" вовсе не имел никакого философского значения, хотя символизмом
проникнута решительно вся эта философская теория.
ж) Если теперь перейти от теории к практике, то нужно сказать, что весь
трактат Порфирия буквально испещрен всевозможными указаниями и на бытовую
жизнь Пифагора, и на его разнообразные магические способности, и даже на
самые настоящие "чудеса", которые якобы творились и с ним самим и им самим в
отношении окружающих его людей и вещей. Когда он однажды переходил реку, она
его приветствовала словами: "Здравствуй, Пифагор!" Когда он разговаривал с
животными, они тоже его понимали. Он занимался птицегаданием и всякого рода
предсказаниями (24-25). Он одновременно мог находиться в двух городах (27).
Когда к нему приехал жрец Аполлона Гиперборейского, он ему показал свое
бедро из золота и тем самым дал понять, что он и есть Аполлон Гиперборейский
(28). Порфирий пишет, что "он безошибочно предсказывал землетрясения, быстро
останавливал повальные болезни, отвращал ураганы и градобития, укрощал реки
и морские волны" (29).
Вместе с тем изображение Пифагора у Порфирия не лишено некоторых черт
весьма значительной и весьма возвышенной трагической эстетики.
С одной стороны, это был человек глубокого обаяния, благодетель и
благотворитель, неизменный помощник для всех людей в их страданиях, болезнях
и всякого рода бедствиях. Сама наружность его была полна обаяния. Он был
"дивно одарен судьбою и природою: с виду он был величав и благороден, а
красота и обаяние были у него и в голосе, и в обхождении, и во всем" (18).