"А.Ф.Лосев. Поздний эллинизм ("История античной эстетики" #6) " - читать интересную книгу автора

стало мало-помалу сближаться с сократо-платоновскими кругами, так что сам
Платон в конце концов оказался не кем иным, как именно пифагорейцем.
По-видимому, окончательное оформление пифагорейства нужно относить
именно к позднему Платону и Древней академии (ср., например, учение о декаде
как об основной "художественной идее для всего, что совершается в мире" у
Спевсиппа, 44 А 13). Последними учениками Филолая были Эврит, Ксенофил,
Фантон, Эхекрат, Диокл и Полимнаст. Ксенофил был учителем перипатетика
Аристоксена, много писавшего о пифагорействе. Философ и ученый первой
половины IV в., Архит Таренский, был последним крупным представителем
древнего пифагорейства. После этого пифагорейство замирает по крайней мере
на 300 лет, поскольку сведения о нем за это время очень скудны и мало для
него характерны (как, например, сведения о некоторых пифагорейцах
кинического образа жизни, таков некий Диодор Аспендский (58 Е 1-3).
д) Если задать себе вопрос об основной философской направленности
пифагорейства, то, кажется, можно с полной уверенностью сказать, что это
была, прежде всего, философия числа, которая резко отличалась от ионийской
натурфилософии, стремившейся свести все существующее к той или иной
материальной стихии с подчеркиванием ее качественного своеобразия (вода,
воздух, огонь, земля). Те из пифагорейцев, кто выводил все, например, из
воды, считались прямо безбожниками, как, например, Гиппон (38 А 8. 9).
Пифагорейство обращает основное свое внимание не на самые стихии, но на их
оформление, на их арифметически-геометрическую структуру (ср. 47 А 6),
которую они тут же соединяли с акустикой и астрономией, делая в этих
областях целые открытия (41, frg. 7; 44 А 6; 58 В 2. 3. 20) и подчиняя
музыке даже и грамматику (47 А 19 b). Это - величайший вклад в сокровищницу
мировой философии науки, потому что именно отсюда в новое время появится все
математическое естествознание. Когда у Аристотеля и позднейших позитивистов
мы находим высмеивание этой "мистики чисел", то под таким высмеиванием
кроется непонимание тех первых восторгов перед открытием числа, которые и
вполне понятны и вполне простительны для тех, кто впервые столкнулся с
числовой структурой действительности.
В начале учение о числе было в пифагорействе действительно чем-то
мистическим, потому что самый орден пифагорейцев был основан как братство,
стремившееся осуществлять чистую жизнь после дионисийского оргиазма с
переводом экстатических состояний в философские концепции. О богах учили
здесь в связи с математическими и астрономическими построениями (44 Ё 19; А
14; 41, frg. 7), не говоря уже об общем религиозном характере
"пифагорейского образа жизни" (58 D 2. 3). О связи пифагорейства с орфиками,
то есть с религией Диониса и Аполлона, весьма убедительно говорил Э.Роде{7}.
Оргиазм и число имели между собою то общее, что оба они были безличны и не
содержали никаких теорий качественного наполнения предмета (о пифагорейской
диалектике оргиазма и числа мы говорили в другом месте - ИАЭ I, с. 255 и
слл.).
е) Когда же пифагорейство переходило к учению о содержании или качестве
бытия, то, воспитанное на культах Диониса и Аполлона, оно уже не
удовлетворялось внешними материальными стихиями, но создавало учение о душе
как о нематериальном начале. Поскольку, однако, античный мир был лишен
чувства неповторимости человеческой личности, пифагорейство втягивало свою
концепцию души в общее учение о круговороте вещества, откуда и возникало
знаменитое пифагорейское, или, точнее сказать, орфико-пифагорейское учение о