"А.Ф.Лосев. Поздний эллинизм ("История античной эстетики" #6) " - читать интересную книгу автора

равенством, прочностью и стойкостью; а худшую - двоицей, мраком, левизной,
неравенством, зыбкостью и переменностью".
Что тут старого и что тут нового, судить очень трудно, потому что,
например, даже такое прославленное и всеми понимаемое как чисто
пифагорейское учение о числах почти неразличимо погружено здесь в общую
этико-эстетическую проблематику. Многие другие сведения о Пифагоре,
сообщаемые Порфирием в указанном трактате, приблизительно такого же
свойства, хотя и не все.
Что касается специально пифагорейской эстетики, то Порфирий говорит о
ней несколько более внятно, пытаясь противопоставить прекрасное в чистом
виде и прекрасное вульгарное. В гл. 39 читаем:
"Вещей, к которым стоит стремиться и которых следует добиваться, есть
на свете три: во-первых, прекрасное (calon) и славное (eycleon); во-вторых,
полезное для жизни; в-третьих, доставляющее наслаждение (hedeon).
Наслаждение имеется в виду не пошлое и обманчивое, но прочное, важное,
очищающее от хулы. Ибо наслаждение бывает двоякого рода: одно, утоляющее
роскошествами наше чревоугодие и сладострастие, он уподоблял погибельным
песням Сирен, а о другом, которое направлено на все прекрасное, праведное и
необходимое для жизни, которое и переживаешь сладко и, пережив, не жалеешь,
он говорил, что оно подобно гармонии муз".
Судя по этому тексту, новое, а может быть уже и древнее пифагорейство,
во-первых, достаточно ярко противопоставляло объективной структуре
прекрасного ее субъективный коррелат - удовольствие. А во-вторых, и тоже
достаточно ярко, так же и в области эстетического удовольствия различало
чистое удовольствие от удовольствия нечистого, то есть, надо полагать,
безнравственного.
После советов о том, как нужно вести себя перед сном и после сна, и что
бог телом своим подобен свету, а душою - истине, мы вдруг находим
неожиданное применение чисто аллегорического метода, например, море он
называл "слезой", двух небесных медведиц - "руками Реи", Плеяды - "лирою
Муз", планеты - "псами Персефоны", а звук от удара по меди считал голосом
какого-то демона, заключенного в этой меди" (41). Смысл этого аллегоризма
нельзя считать очень ясным. Если это просто басенная аллегория - то это,
пожалуй, было бы рано для древнего пифагорейства. Понимать же его как
принципиальный и объективно значащий символизм - тоже нет никаких оснований.
Но уже самый настоящий басенный аллегоризм, то есть употребление слов
только для яркости выражения и без всякого отношения к сущности означаемого
предмета, мы находим в таких, например, словах Порфирия о Пифагоре (42):
"Были символы и другого рода, вот какие: "через весы не шагай", то есть
избегай алчности; "огня ножом не вороши", то есть человека гневного и
надменного резкими словами не задевай, "венка не обрывай", то есть не
нарушай законов, ибо законами венчается государство. В таком же роде и
другие символы, например, "не ешь сердца", то есть не удручай себя горем;
"не садись на хлебную меру", то есть не живи праздно; "уходя, не
оглядывайся", то есть перед смертью не цепляйся за жизнь; "по торной дороге
не ходи" - этим он велел следовать не мнениям толпы, а мнениям немногих
понимающих; "ласточек в доме не держать", то есть не принимать гостей
болтливых и несдержанных на язык; "будь с тем, кто ношу взваливает, не будь
с тем, кто ношу сваливает" - этим он велел поощрять людей не к праздности, а
к добродетели и к труду; "в перстне изображений не носи", то есть не