"А.Ф.Лосев. Эллинистически-римская эстетика I-II веков ("История античной эстетики" #5, книга 2) " - читать интересную книгу автора

малые герои Римской империи, все они - эмблема именно такой природно-данной
социальности, вещественно явленного социального духа, неспособного к
абсолютной социальности, которая вытекала бы из опыта абсолютно-личностных
откровений, но способного только к такому безличному, хотя и очень упорному,
рассудочному и в своей рассудочности даже какому-то экстатическому
инстинкту.
б) Если дух в античности формализован и обезличен, то материя здесь, с
другой стороны, идеализирована, не дана в своем свободном стихийном и,
скажем, хаотическом состоянии, как того требовал бы первоначальный и
основной смысл бесформенной материи. Однако эта идеализация идет, конечно,
не дальше того, на что способна сама идея, обезличенная своей связанностью
глухим и слепым веществом, то есть идеализация материи не преображает и не
высветляет ее изнутри (что могло бы сделать только чисто личностное начало),
но лишь оформляет ее извне, пластически, превращая анархическую стихийность
только в скульптуру, не более того. В статуе мрамор и медь остаются но
материалу своему тем же самым камнем и металлом и только получают новое
оформление. Идея, опустошенная в своей глубине веществом, будучи приложена с
таким своим содержанием к веществу, оформляет его не во всей глубине, но
только безлично, внешне, покоряя стихию средствами самой же стихии. Поэтому
если один слой римской социальности, "идеальный", командовал и властвовал,
то другой слой, "реальный", должен был подчиняться, покоряться, внешне
связываться через подпадение под насильственно внедряемую социальную форму.
Вот почему классическая история Рима есть история завоевания, по мнению
самих римлян, целой вселенной, история подчинения ему всех главнейших
государств тогдашнего мира. Римлянин вообще видит в мире только социальное;
и это социальное он понимает статуарно, то есть универсально-юридически. Тут
всегда кто-то по праву приказывает и всегда кто-то по обязанности
повинуется. Тот же самый инстинкт, который заставлял Платона все в человеке
валить ниц перед идеей и тем самым делать человека абстрактной личностью,
этот же самый общеантичный пластический инстинкт гнал римлян на войны,
толкал на завоевания и заставлял их давать всему миру рационалистическое
исступление своего абстрактного "римского права". Только у Платона этот
общеантичный инстинкт проявился в сфере абстрактно-личного бытия, у римлян
же - в сфере бытия всеобще-социального.

4. Существенные детали
Найденный нами универсалистски-онтологический корень римского чувства
социальной жизни поможет выявить многие незаметные черты этого чувства, не
всегда и не везде видимые простым, невооруженным глазом.
а) Остановимся сначала на "идеальной", властвующей стороне. Все
идеальное, вообще говоря, абсолютно. Если материальное движется туда и сюда
и по самому онтологическому смыслу своему есть становление, изменчивость,
неустойчивость, то идеальное, в противоположность этому, мыслится прежде
всего как нечто неподвижное, устойчивое и даже вечное (хотя вечное уже не
есть только неподвижное), так как к чистому смыслу неприменимы никакие
хронологические предикаты. Таким образом, уже по одному этому римское
чувство жизни и красоты есть абсолютистское чувство; это чувство каких-то
твердых и непреложных социальных истин. Однако этого мало. Одно это не
отличало бы Рима ни от прочей античности, ни от других, внеантичных культур.
Дело в том, что римское сознание, как мы уже говорили, фиксирует