"А.Ф.Лосев. Эллинистически-римская эстетика I-II веков ("История античной эстетики" #5, книга 2) " - читать интересную книгу автора

об этом последнем грек "думал прежде всего о своем Зевсе, образ которого он
представлял себе вполне точно, приписывая ему среди других качеств и то, о
котором идет речь".
"Римлянин, напротив, говоря о Dius Fidius, думал не столько о Юпитере,
сколько о самом акте соблюдения верности, в котором он чувствовал
божественную силу. В его уме не Юпитер, а сама верность (fides) была
господствующим представлением; и ему было безразлично, воздавал ли он ей
почитание как Dio Fidio или просто как Fidei"{13}.
Этой Верности могли строиться храмы так же, как при культе Venus Felix
и Venus Victrix обоготворялись и получали свои собственные храмы и Felicitas
(Счастье) и Victoria (Победа). В Риме были храмы Надежды, Согласия,
Целомудрия, Благочестия, Благополучия и многих других подобных божеств.
Цицерон (De legg. II 19 Зелинск.) прямо пишет:
"Богами да почитают также и те качества, благодаря которым человеку
достается доступ в небеса, как Благоразумие, Доблесть, Благочестие,
Верность; и этим добродетелям да воздвигаются храмы, но отнюдь не порокам".
Во всех этих чертах религиозного сознания Рима нельзя не видеть
проявления того чувства жизни и красоты, которое было у нас изображено выше.

3. Искусство
Что касается римского искусства, то и здесь указанное чувство жизни и
красоты очень резко бросается в глаза. В архитектонике форм Рим определенно
имеет тенденцию к эклектизму. Если в римско-дорическом, или тосканском,
ордере мы находим, в общем, незначительное уклонение от греческого образца
(более низкий архитрав, горизонтальность нижнего края у волютовой подушки
капители), а в римско-коринфском только лишь гораздо большую роскошь и
витиеватость, то у римлян известна особая сложная капитель, куда вошли
коринфские и ионические элементы, кажется, с единственной целью - неимоверно
разукрасить здание, раздуть его роскошь, произвести сильный и острый эффект.
Этот же инстинкт украшательства у римлян приводил нередко и к полному
подавлению конструктивного момента, который у греков так удивительно
объединялся с моментом декоративным. Колонна здесь часто превращается в
украшение и просто оживляет стены, становясь стенной прибавкой или
пилястрами. Это наилучший пример того, как позиция абстрактной единичности
вызывает из бытия покоящийся в его недрах смысл, превращает его в
субъективную имманентность и потом обратно проецирует в бытие, но уже не в
качестве его органического содержания, а только лишь в качестве внешнего
облика его, или декоративного элемента. Разрыв конструктивных и декоративных
форм есть символ именно абстрактной единичности и
рационалистически-абсолютистской социальности.
Римляне - большие любители и чистой декоративности. Мозаичные полы и
лепные потолки - любимая римская форма. Орнаментика у них гораздо пышнее,
чем у греков. И тут не только аканфовый лист, тут и плющ, и лавр, и пальма,
тут и всякие необыкновенные человеческие фигуры, и животные; все это так
сложно и разнообразно, что в конце концов даже пестрит в глазах. Раскопки в
Геркулануме и Помпее открыли европейскому культурному миру небывалую роспись
стен, которую можно было находить только в Новое время и к которой совсем
неспособна греческая классика. Разнообразие перспективных, пейзажных,
орнаментальных форм, нежность и свежесть красок, причудливость и извивность
линий, наконец, роскошь, блеск, эффектность этих росписей свидетельствуют об