"А.Ф.Лосев. Эллинистически-римская эстетика I-II веков ("История античной эстетики" #5, книга 2) " - читать интересную книгу автора

не просили богов. Римляне не любили унижаться перед своими богами и не
любили терять своего достоинства. Но это, по вышеуказанной диалектике
римского чувства жизни, объединялось со строжайшим религиозным формализмом и
дисциплиной, так что этот порядок и строгость, эта политическая
упорядоченность и этическая значимость религии вызывали удивление и высокое
почтение к себе у греков, у которых религия, этика и политика так часто были
разъединены и даже находились во взаимной вражде. Римская религия самыми
интимными своими корнями срослась с римской государственностью, и за всю
многовековую историю Рима мы не знаем ни одного случая, когда религия и
политика находились бы здесь во взаимной вражде. Вся эта область есть
блестящий пример отождествления рационального и естественного.
Соответственно с этим и сами боги, несмотря на свою абстрактность, у
римлян, в общем, гораздо ближе к людям, вернее, к их общежитию, к
государству, к семье, которая имеет и свои Лары, и Гении, и Пенаты. Даже
тогда, когда в эпоху своего просветительства римляне становились
неверующими, они все же пользовались религией для общественно-политических
целей, видя в ней огромную пользу. Вергилий даже подчеркивает, что бедность
мифологии совсем не вредна. Он восхваляет Италию (Georg. II 140-142,
Шервинск.):

Пусть не вспахали быки, огонь выдыхая ноздрями,
Эти места, и зубов тут не сеяно Гидры свирепой,
Дроты и копья мужей не всходили тут частою нивой.

Проперций тоже доволен, что Риму не приходится краснеть за свою
мифологию (Propert. III 22, 20, Остроумов: "Славу преданий своих не
опозоришь ты, Рим!"), в то время как греки, хочет сказать, по-видимому,
Проперций, действительно не знают, куда деть своих Уранов, изувеченных
сыновьями, Сатурнов, пожирающих своих детей, и пр.
Буассье указывает, что римляне, так долго сопротивлявшиеся
представлению богов в виде индивидуальных существ, впоследствии легче других
могли перейти и к монотеизму{7}. Их боги - это отдельные действия, как бы
отдельные эпитеты какого-то более абстрактного начала; и им легче добиться
здесь единства, чем тем, у кого очень сильны и ярки индивидуальные образы
божеств.
б) Одной из основных филологических сводок по истории римской религии
может считаться работа Г.Виссовы{8}. На этом сочинении в значительной мере
основан очерк Ф.Зелинского "Рим и его религия"{9}. Приведем несколько
суждений из этих работ Виссовы и Зелинского.
"Тут прежде всего бросается в глаза, - пишет Зелинский, - контраст
между греческой и римской религией: насколько та трансцендентна, настолько
эта имманентна. Верующий грек нисколько не удивился бы, если бы ему
где-нибудь на дороге встретилась его Деметра в виде высокой и полной
женщины, с ласковой улыбкой на лице; римлянин никогда в такой женщине не
признал бы своей Цереры, - она объявляется ему исключительно в растущем
хлебе"{10}.
Мы видим, что даже не философы, а чистые филологи отмечают в римской
религии стихию имманентизма, употребляя даже нашу терминологию.
Еще замечательнее то, что Зелинский говорит дальше: "Мы только что
назвали римскую религию имманентною; теперь мы можем прибавить еще одно