"А.Ф.Лосев. Эллинистически-римская эстетика I-II веков ("История античной эстетики" #5, книга 2) " - читать интересную книгу автора

продавать в рабство взятых в плен воинов перед воткнутым в землю копьем; "из
мухи сделать слона" - arcem ex cloaca facere, что дословно означает "из
клоаки делать крепость"; "упасть духом" - abjicere hastam, scutum, то есть
"отбрасывать копье, щит".
Если "беседу" немец понимает как умственную пищу (Unterhaltung),
француз только как постоянное движение, забаву и развлечение (conversation),
живой грек как "спешную сходку" (homilia), то положительный римлянин находит
в ней "связь" (sermo от serere "связывать"). Слова "работа", "нужда" (opus
est) и "обязанность" (of-ficium из ор-i-ficium) - одного корня. Удовольствия
для римлян - соблазн (deliciae и delectare от delicere). Пирушку грек
понимает просто как совместную попойку (symposion), римлянин - как
сожительство (convivium). Добродетель для римлянина - мужество, то, что
прилично мужу (virtus). Позор для него то, что бесславно, безымянно
(ignominia). Римская любовь рассудочна: diligere от dis-legere "выбирать". И
латинский язык невероятно скуден в словах и выражениях, относящихся к сфере
любви. Даже религию он понимает просто как связь (religare) без всяких
намеков на внутреннюю жизнь духа. Языковое понятие брака также не отличается
большой глубиной: бракосочетание (nuptiae) есть покрывание фатою (nubere
alicui), или материнство (matrimonium); или совместное принесение в жертву
богам хлеба из полбы (confarreatio от far). В то время как для немца человек
(Mann, Mensch) есть нечто мыслящее, для римлянина - только персть земная
(homo родственное с humus). Набожный еврей при встрече говорил: "Мир тебе!",
живой и веселый грек: "Радуйся!", практический же и здравый римлянин -
только "Будь силен!" (vale) и "Будь здоров!" (salve).
в) Все эти свойства латинского языка с особенной рельефностью
сказываются в римской поэзии, о которой тоже нужно сказать несколько слов.
Уже давно стало банальностью утверждение, что римская поэзия гораздо беднее,
суше, прозаичнее, деловитее, чем греческая. И эту банальность приходится
считать несомненной истиной. Мы приведем только несколько примеров.
Возьмем хотя бы римские поэтические эпитеты. Чтобы не распространяться
широко, посмотрим, как римские поэты переводят греческие эпитеты, и мы
поразимся бедностью, сухостью и невзрачностью этих переводов. Так, римские
поэты греческое pteroeis "крылатый" переводят как celer "быстрый"; nёes
amphielissai "корабли обоюдовесельные" или "с обеих сторон загнутые" - как
naves curvae "кривые корабли"; callirroi potamoi "прекрасно-текущую реку" -
flumine pulchro "красивой рекой"; такой эпитет греческого героя, как
corythaiolos "шлемопотрясающий" (о Гекторе), - saevus "свирепый", a
callipareos "прекрасноланитный" или calliplocamos "прекраснополосый" через
pulcher "прекрасный". У Гомера erigeneia eos "рано рождающаяся заря", у
Овидия (Met. II 112) aurora vigil "бодрствующая заря". Даже избитое
"розовоперстая" Овидий может передать только как "полная роз" (Met. II 113).
Образцом сухости римского поэтического описания может служить Verg.
Aen. VIII 607-731, эта полная копия гомеровского описания щита Ахилла (ср.
ИАЭ I, с. 193-195), с ее постоянными и однообразными "здесь", "там". Такими
же примерами могут служить описание дверей в чертогах куманского Аполлона
(VI 20 слл.), картин в храме Юноны в Карфагене (II 465 слл.) или у Овидия -
описание дворца бога солнца (Met. II 1 слл.).
В области тропов характерно заметное численное превосходство синекдох.
Зато метафоры и сравнения гораздо малочисленнее, беднее, и значительная
часть их заимствована из греческого. О том, как Вергилий перелагает Гомера,