"А.Ф.Лосев. Аристотель и поздняя классика ("История античной эстетики" #4) " - читать интересную книгу автора

XIX века коренному пересмотру и переработке, причем выдвигались самые
фантастические предположения о возможном первоначальном тексте трактатов
Аристотеля и даже их хронологической последовательности. Для подобного рода
филологического анализа аристотелевских трактатов ближайший повод дает
внешнее состояние самих дошедших до нас текстов.
Если взять основной трактат Аристотеля, "Метафизику", то,
действительно, содержание его развивается весьма сбивчиво, мысль часто не
доводится до конца, но перебивается другими мыслями, иной раз весьма
пространными рассуждениями, так что о предыдущей мысли читатель "Метафизики"
успевает забыть. В одних местах "Метафизики" Аристотель как будто бы резко
критикует платоновское учение об идеях; зато в других местах не только его
признает, но даже развивает глубже самого Платона. Для филолога все такого
рода неполадки в аристотелевском тексте являются весьма большим соблазном то
предлагать коренную перестановку и цельных книг этого трактата и отдельных
глав в том или ином трактате, то ссылаться на недоработку текста самим
Аристотелем, то объяснять конспективностью и неаккуратной записью лекций
Аристотеля его слушателями, то квалифицировать огромные отрывки этого
трактата как вставленные в дальнейшем, даже после смерти самого Аристотеля,
то устанавливать слои последующего редактирования наряду с малокомпетентным
исправлением текста позднейшими издателями. Для филолога, настроенного
гиперкритически, здесь открываются огромные возможности переделывать,
переиначивать, переставлять, вычеркивать и вообще комбинировать по-своему
весь аристотелевский текст, действительно весьма трудный и темный, а в
смысле логической аргументации и последовательности часто весьма запутанный
и далекий от всякой цельности. К этому необходимо прибавить также и
философский, а не просто филологический субъективизм большинства
исследователей Аристотеля. Те исследователи, которые выдвигали на первый
план абсолютный антагонизм Платона и Аристотеля, почти всегда хотели все
платоновское, что имеется у Аристотеля, во что бы то ни стало понимать как
позднейшие вставки, чуждые самому Аристотелю. Даже В.Йегер, исследователь,
который больше других потрудился над хронологией аристотелевских сочинений и
тоньше других анализировал многосоставность, разновременность и
противоречивость всех четырнадцати книг, составляющих "Метафизику", даже и
В.Йегер{1} дает, с нашей точки зрения, произвольную и недоказанную схему
хронологического развития трактатов Аристотеля.
С первого взгляда кажется вполне ясным и очевидным предположение
В.Йегера о развитии Аристотеля как философа. Сначала Аристотель пишет как
ученик Платона, как сотрудник Академии, пишет по образцу своего учителя в
диалогической форме и, критикуя платоновское учение об идеях, все же
оставляет место для общемировой сверхчувственной субстанции. Потом
Аристотель отходит от этой позиции и заменяет учение о вечной субстанции
концепцией чистого бытия, или бытия-в-себе. В.Йегер имеет здесь в виду такие
книги и главы "Метафизики", которые вовсе не противоречат учению о вечной
субстанции, да и само это последнее тоже с большим трудом отличимо от
платоновского учения об идеях. А дальше, по В.Йегеру, Аристотель будто бы
переходит к настоящему эмпиризму, хотя примат родовых понятий, который
впервые превращает текучую эмпирию в точную науку, вполне сохраняется у
Аристотеля и здесь. Если угодно, подобную схему В.Йегера вполне можно
принять как рабочую, потому что она вносит порядок и разумную
последовательность в хаотическое состояние аристотелевского текста. Но,