"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 3

Воздух в «Статлер-баре» дрожал от гонора, звона бокалов и непринужденного женского смеха. Бар гудел. За большим столом мирно беседовали командующий южным военно-морским округом адмирал Рольф Хэймз и пестрая компания из шести или семи человек. В одном из дальних углов Пэкки Винсент с мрачным выражением на широкой цветущей физиономии и выпученными глазами излагал группе офицеров свою версию танкового сражения при Сиди-Бу-Нура, сетуя на крючкотворство и подхалимство в верхах, в результате которых его сняли с должности. Медленно проходя между столиками, Котни Мессенджейл улыбнулся. Тяжелый удар для Пэкки, но так уж заведено под солнцем. Этот мир жесток, и воздух на горных вершинах разрежен. Часы по-прежнему отсчитывают время очень быстро, как сказал начальник штаба армии, и тем, кто Не способен соображать на ходу, когда правильное решение необходимо принять быстро, ибо другого шанса уже не представится, с вершин приходится уйти.

В этот мимолетный светский час, когда пик напряжения в учреждениях уже спал, а официальный вашингтонский вечер еще не начался, здесь, в «Статлер-баре», собрались почти все. Полковник Френар, глава миссии Виши, угрюмый и презрительный, слушал женщину с красивым, точеным лицом и высокой копной светлых волос. Поймав взгляд Мессенджейла, француз приветствовал его легким поклоном и мрачно усмехнулся. Мессенджейл ответил ему. Бедное Виши: зажато теперь между американским орлом и германским кондором. Его день на исходе. Справа от Френара Кьельсен, сенатор от штата Небраска, горячо обсуждал что-то с Джимом Уиггеном, одним из способных парней нельсоновского комитета военно-промышленного производства. Позади них инспектор военно-воздушных сил Вандер Слюис и группа молодых женщин покатывались со смеху, слушая историю, которую рассказывал им полковник интендантской службы. Власть. Она поднималась от столов, парила над небольшим оркестром, над миловидными, нарядно одетыми официантками, смешивалась с сигаретным дымом, запахом духов и алкоголя и, проникая в мозг, вызывала легкое, приятное головокружение. То, что говорилось и делалось здесь, в Вашингтоне, ранней весной 1943 года, отдавалось в самых далеких уголках земного шара. Упоительное ощущение. Мессенджейл поклонился человеку из совета по очередности выполнения военных заказов, которого недолюбливал; тут же шумели четверо морских летчиков; рядом с ними сидел в одиночестве жирный английский бригадный генерал, на столе перед ним стоял бокал с нетронутым мартини; справа от него Мессенджейл увидел генерал-лейтенанта Колдуэлла, окруженного маленькой группой, в которой царила Томми Дэмон.

– Мессенджейл… - Колдуэлл с готовностью поднялся с места, хотя было очевидно, что нет никакой необходимости делать это, и они обменялись рукопожатием. - Как дела?

– Ошеломлен, генерал, просто ошеломлен. Колдуэлл рассмеялся и махнул рукой в сторону стола.

– Полагаю, все сидящие здесь вам знакомы. Мардж Крайслер, Томми, мой внук Донни… О, а эту особу вы, наверное, не знаете, так ведь? Мэрион Шифкин, невеста Донни. Генерал Мессенджейл.

Мессенджейл по очереди поздоровался со всеми. Юноша встал. Одет в форм у срочнослужащий, сержант. Забавно. Он намного вырос по сравнению с тем, каким был, когда Мессенджейл видел его в последний раз; держался он спокойно, степенно. Горящие, как у Томми, глаза. Девушка была маленькая, похожая на мышку, некрасивая, с нечетко очерченной линией подбородка и искренним, довольно робким взглядом больших глаз.

– Что вы делаете здесь, в этом логове надменного порока? - спросил Колдуэлл.

– Я здесь мимоходом, генерал. Только что проводил молодого Тэннера в… гм… за рубеж, и теперь, возвращаясь в соляные топи, бездельничаю.

– Как поживают Эмили и Джинни? - спросила Мардж.

– Превосходно. Эмили уехала на недельку погостить в Бостон. Джинни грызет гранит пауки.

Все рассмеялись.

– Не хотите ли посидеть с нами? - предложил Колдуэлл…Увидев Мессенджейла, Томми покраснела; на ее лице отразилось волнение, губы раскрылись в полной испуга немой просьбе. «Пожалуйста, уходите, - молили ее глаза, - пожалуйста». Никогда еще она не казалась Мессенджейлу столь привлекательной, как сейчас.

– С величайшим удовольствием, - ответил он Колдуэллу и улыбнулся своей обворожительной улыбкой. - Но не вторгнусь ли я незваным в ваш тесный семейный круг?

– Господи, что вы, конечно, нет! - залилась звонким смехом Мардж Крайслер. - С тех пор как Мессенджейл видел ее на Лусоне, она пополнела, но все еще сохраняла манящее обаяние, и некоторые мужчины находили ее очень привлекательной - один из крестов, который должен был нести бедняга Крайслер. - Мы все впали в хандру, но пытаемся веселиться, - продолжала Мардж. - Подбодрите нас!

– Да, да, подбодрите нас, Кот, - сказала Томми. - Расскажите нам все о Касабланке. Как проходила встреча?

– О, в Касабланке все прошло отлично! Мы были полны энтузиазма. Преобладало оптимистическое настроение.

– Оптимистическое? - удивленно воскликнули женщины. Мессейнджейл утвердительно кивнул.

– Президент и премьер-министр пребывали в наилучшем расположении духа. Переговоры и разработка планов проходили в атмосфере остроумных дружеских шуток и уверенности в предстоящих добрых переменах.

– Несколько преждевременных, пожалуй, а? - сухо заметил Колдуэлл.

– Да, сэр, пожалуй, преждевременных. Но высадка в Африке оказала на всех сильное тонизирующее действие. Все почувствовали, что мы набираем темпы, что теперь мы наступаем. Достигнутое нами единодушие создает поистине превосходные рабочие отношения с англичанами.

– Вы хотите сказать, англичане в высшей степени довольны тем, что мы делаем то, чего они от нас хотят.

– В какой-то мере, видимо, так, - рассмеялся Мессенджейл. - Но у них все-таки есть несколько исключительно способных штабных офицеров. И уж, конечно, они прошли суровую школу.

– Начальник штаба армии, кажется, не слишком обрадован итогами?

– Да, пожалуй. Он предлагал иной вариант. Собственно, несколько иных вариантов.

Все сидящие за столом смотрели на Мессенджейла настороженно, почти с благоговейным трепетом. Ему было очень приятно бросать вскользь неясные замечания относительно политики на высшем уровне, конфликтов и решений, о которых большинство американцев не имело ни малейшего представления. Впрочем, старина Колдуэлл знал многое. Выражение его лица оставалось как бы безразличным, но в глазах светилась едва уловимая насмешка. В сухопутных войсках всегда знают больше, чем ты предполагаешь. В армии исстари существует тайная система информации.

– Но у нашего начальника штаба изумительное чувство коллективизма, - продолжал Мессенджейл. - Он всегда твердо держится принятого решения, каково бы оно ни было.

– О, Кот, вы такой дипломат! - поддразнила его Томми.

– Правда? Послушали бы вы меня в Айн-Крорфа, - серьезно сообщил Мессенджейл. - На мою долю выпало представлять местным жителям Баса Бэррона во всем его воинственном великолепии. Бас родом из Алабамы, точнее, из Южной Алабамы, и туземцы, хватаясь за рукоятки своих кривых сабель, начали высказывать некоторые возражения. Чем дальше, тем хуже. Вы, генерал, знаете, насколько деликатны дела подобного рода; и мне уже мерещилось, как вся марокканская экспедиция сгинет в сатанинском пламени и блеске мечей. В конце концов я простер руки и воскликнул на самом безукоризненном французском: «Джентльмены, вам нечего бояться! В лице генерала Бэррона я привез вам брата по крови. Пусть его кожа бела, зато его сердце, джентльмены, так же черно, как ваше!»

Колдуэлл и женщины засмеялись тем вежливым, обаятельным смехом, каким смеются, когда высокопоставленная персона скажет что-нибудь - хорошее, плохое или даже не имеющее никакого смысла. Молодой Дэмон, однако, не смеялся; он изучал Мессенджейла спокойным, явно не восхищенным взглядом. С легким раздражением Мессенджейл спросил:

– Где находится ваша часть, Дональд?

– Максуэлл, сэр.

– А какая у вас специальность?

– Бомбардировщики бэ-семнадцать, сэр. Стрелок хвостового орудия.

– Ясно. Скоро отправитесь в восьмую?

Юноша побледнел, его лицо сделалось враждебным.

– Не знаю, сэр.

Мессенджейл непринужденно рассмеялся.

– Молодчина. Из него получится отменный солдат, - обратился он к Колдуэллу.

– Я уверен в этом, - ответил генерал несколько натянутым тоном.

Мессенджейл бросил беглый взгляд на Томми: в ее обращенных к сыну глазах он увидел гнев. Перехватив взгляд Мессенджейла, Томми потупила голову и начала нервно разглаживать на колене перчатку. «Она боится, - подумал Мессенджейл. - Она вне себя от страха». Импульсивная, отчаянная Томми Дэмон…

Он вспомнил день, когда младший Дэмон поступил на военную службу. Тогда, осенью, они встретились на приеме в военном министерстве. Томми сопровождала своего отца, который с кем-то разговаривал в тот момент, и людской круговорот оттеснит их в угол.

– Как дела? - беспечно спросил он у Томми.

– Дела?… Дела ужасны, - ответила она. Мессенджейла поразила ее яростная экзальтация. - Настолько ужасны, насколько это вообще возможно… - Кажется, в тот день или днем раньше - Томми и сама-то толком не знала - Донни бросил Принстонский университет и записался добровольцем в ВВС. - После того как он дал мне обещание, - тихонько всхлипывала она, - торжественное обещание… - Глаза ее лихорадочно блестели, губы дрожали. Мессенджейл смотрел на нее, испытывая странное смешанное чувство радости и жалости.

– Но разве вы не гордитесь им?

– Нет, я нисколько не горжусь и не разделяю этого глупого идиотского восторга! - Она окинула комнату злым взглядом. Мессенджейл понял, что она вот-вот разрыдается. В его игривом любопытстве появился оттенок осторожности, ибо он знал, что Томми может впасть в безудержную ярость, начнется один из так называемых «взрывов Томми», что было бы крайне неприятно.

– Возможно, это не так уж и плохо, - заметил он.

Томми бросила на него такой взгляд, словно он только что обвинил ее в трусости.

– О боже! - возбужденно воскликнула она. - Что вы знаете? Что, черт возьми, вы об этом знаете? Штаб!… - с издевкой произнесла она, и Мессенджейл понял, что рюмка виски, которую она крепко держала в руке, уже не первая сегодня.

– Все вы не что иное, как кучка льстивых, ломающих комедию шутов в расшитых золотом мундирах… Это он толкнул мальчика на этот шаг, я знаю, я уверена!…

– Кто? - поинтересовался Мессенджейл.

– А кто же, по-вашему? Это он свернул его с пути истинного. Во всем виновата эта божественная сила личного примера… Над чем, черт возьми, вы смеетесь? - исступленно закричала она, хотя Мессенджейл мог бы поклясться, что выражение его лица ничуть не изменилось. - Боже, если б мне дали две недели править Америкой! Всего лишь две недели!… Как называется пьеса, в которой женщины берут верх, отказавшись заниматься любовью до тех пор, пока мужчины не прекратят кромсать друг друга? Как она называется?

– «Лисистрата», - пробормотал Мессенджейл.

– Ах да! Ну так вот, эти женщины поступили совершенно неправильно. Им следовало бы взять наличные деньги, кое-какую одежду, детей и уплыть на какой-нибудь красивый, спокойный, поросший пальмами остров, и пусть эти проклятые распутники взрывают друг друга, пока не погибнут все.

– Не слишком ли это близорукий подход?

– Почему же? Может быть, вы полагаете, что это пометает драгоценному роду человеческому размножаться? Не беспокойтесь, всегда найдутся один-два самца, которые, отсиживаясь в безопасном месте, подстрекают других… Несколько праведных душ, окопавшихся здесь, в уютном здании министерства… Мессенджейл усмехнулся, хотя и знал, что это опасно.

– Выбирайте либо одно, либо другое, дорогая, - спокойно произнес он. - Все мы или готовые к самоубийству маньяки, или готовые на самопожертвование герои.

– Не говорите мне этих глупостей… - начала она низким, приглушенным голосом, но, к счастью, в этот момент к ним подошли ее отец и его коллега, и несколько мгновений спустя Мессенджейл благопристойно удалился…

– Ну, а как дела у Сэмюела? - неожиданно спросил Мессенджейл у Томми, хотя прекрасно знал, где находится Сэм и как его дела.

Ее глаза снова потускнели, сделались равнодушными.

– О, у него все хорошо.

– Они теперь в Австралии, он и Бен, - вмешалась в разговор Мардж. - По крайней мере, мы думаем, что они там, на отдыхе и поправке. Оба подхватили малярию.

– Я так и думал. Они весьма отличились при взятии Моапоры. Мы недавно получили радиограмму из Южной зоны. Их называют в ней «золотоносными двойняшками».

– Сэма совсем недавно произвели в бригадные генералы, - продолжала Мардж весело, - а Бену присвоили звание полковника. Разве это не здорово?

– Несомненно. В армии США нет других пехотинцев, кто заслуживал бы этого больше, нежели они.

Итак, Ночной Портье снова догнал его. Превратности войны. Дэмон догнал его, если не считать, что он, Мессенджейл, значительно дольше служит в звании бригадного генерала и должен скоро получить вторую звезду.

– Помнишь, как в Беннинге, Бен, бывало, разражался тирадами о том, как он и Джои будут служить лейтенантами в одной роте? - обратилась Мардж к Томми.

Томми завращала глазами.

– Что бы мы только делали без второй мировой войны?

– Да нет, ты ведь понимаешь, что я имею в виду, дорогая.

– Конечно, понимаю. Иногда мне даже кажется, что наши дедушки собирались служить рядовыми в одном отделении…

– Я слышал, - обратился Мессенджейл к Колдуэллу, - что им посчастливилось спасти положение. Некоторое время оно там, видимо, было критическим.

Генерал утвердительно кивнул и быстро оглядел сидящих за столом людей, увлекшихся теперь своим разговором.

– Да, они там были на волосок от гибели. Едва ли кто-нибудь представляет, как там было худо. Если бы не Сэм… Его следовало бы сделать командиром дивизии, - сердито добавил он.

– А как получилось, что ему не дали дивизии?

– Макартур сказал, что Сэм слишком молод. По-видимому, для того чтобы получить дивизию у Макартура, необходимо достичь возраста Мафусаила. - На лице Колдуэлла появилась ледяная улыбка. - А в Африке всякого, закончившего среднюю школу, считают мудрецом. В пятьдесят два года человек там уже древний старец.

– А кто получил дивизию?

– Макартур или кто-то из его приспешников попросил назначить Дьюка Пулина.

– Этого кавалериста?

– Вот именно. Господи, им следовало бы иметь больше здравого смысла… Странный тип этот Макартур. Наделен богатым воображением, суров, великолепный актер, но… - Колдуэлл оборвал фразу, стиснул зубами черенок трубки. - Впрочем, у каждого свои недостатки.

– Ты просто злишься, папа, на то, что тебе не дают командовать боевым соединением, - упрекнула его Томми. - Признайся откровенно…

Колдуэлл спокойно посмотрел на дочь.

– Джо Стилуэллу шестьдесят. Крюгер даже старше. Я думаю, что справился бы не хуже Маггси Маккомба. Или бедняги Уэсти.

– А он тоже в Австралии? - спросил Мессенджейл.

– Нет, Его отправили домой. Заболевание сердца.

– Да, положение, видно, действительно было трудное.

– Я думаю.

– Надеюсь, им дадут хороший длительный отдых в Австралии, - сказала Томми. Теперь она смотрела на Мессенджейла настороженно, но в глазах ее он все еще видел мольбу.

– Убежден, что дадут.

Мессенджейл был уверен, что его лицо выражает печаль - печаль и сострадание. Но в глубине души его снова разбирал подленький смех. Вот она, имеющая особую прелесть сторона службы в оперативном управлении: если ты занимаешь достаточно высокое положение или если правильно действуешь в соответствующем направлении, то не существует таких тайн, которые не были бы тебе известны или о которых ты не мог бы узнать. Он знал очень многое: что Сицилию предпочли Сардинии; что скучный, бесцветный, флегматичный Брэдли скоро станет командиром корпуса; что дивизия, в которой служат Дэмон и Крайслер, в июне примет участие в наступательной операции на Вокаи - извилистом полуострове, простирающемся на северо-запад от безобразной драконьей головы Новой Гвинеи; на это жуткое место с нагромождением скал, массой пещер и непролазными, гнилыми от дождей джунглями. Никто из сидящих за столом не знает этого, а Дэмон и Крайслер и подавно в неведении. Однако это так. Жернова судьбы мелют медленно, но верно…

Слушая Колдуэлла, Мессенджейл вздыхая, но не от скуки. В известные моменты, когда он подходил к сейфу, чтобы извлечь оттуда карты или секретные документы, или когда он присутствовал на конференциях, проходивших в тихих, спокойных, тщательно прибранных кабинетах, его охватывало необыкновенное, ни с чем не сравнимое возбуждение, всепоглощающее, устойчивое и продолжительное. С пересохшими губами, охваченный восторгом, Мессенджейл составлял текст радиограммы с приказом о начале операции, передавал его для отправки, и перед его мысленным взором возникали картины приготовлений к боевым действиям: мигания световой сигнализации на мостиках сотен кораблей, суматоха в штабах в пяти тысячах миль отсюда, раздача оружия и обмундирования, свертывание и установка походных столов, складов, палаток, допрос пленных и беженцев, поток административно-строевых приказов, частных приказов, боевых приказов, докладных записок - грандиозная картина приведения в движение десятков тысяч людей, перебрасываемых в отдаленные районы ожесточенных боевых действий…

Тем не менее сила, порождающая эти действия исходила не от Мессенджейла, и мысль об этом терзала его. Он мог советовать, предлагать, исправлять, выполнять, но он не был источником действия. Он не мог, подобно скульптору эпохи Возрождения, вставшему перед громадной мраморной глыбой, по-своему задумать в создать что-нибудь современное, эпохальное…

– Ну, а как вы, Мессенджейл? Вы не стремитесь получить командование боевым соединением? - У Колдуэлла дружелюбный, настороженный, удивительно проницательный взгляд. Как будто он читает его мысли… Но это, разумеется, не так. Генерал просто вернулся к прежней теме разговора.

– Да, генерал, - ответил Мессенджейл, - я действительно стремлюсь. Но начальник штаба говорит, что пока еще нельзя. Вы же знаете его любимую фразу: «Всему свое время». - На лице Мессенджейла появилась улыбка, в которой в точно рассчитанной пропорции сочетались легкое разочарование и покорность судьбе. - И поверьте, генерал, если начальник скажет что-нибудь, то этого уже никак не изменишь.

– Да, я уверен в этом.

Все это было довольно далеко от истины, но Колдуэлл ничего не подозревал.

На ранней стадии планирования операции «Торч» Риэден просил назначить Мессенджейла помощником командира дивизии, а еще раньше ему представлялась возможность стать начальником штаба девятнадцатой дивизии, проходившей в то время подготовку в форту Брэгг. Мессенджейл отказался и от того, и от другого. Разумеется, командование боевым соединением было ему необходимо, для того чтобы должным образом завершить свою карьеру и получить формальные основания для достижения намеченной цели. Однако он решил подождать: эта война обещает быть долгой. Впереди еще была Италия, затем грандиозное вторжение через Ла-Манш (англичанам - при всей их вкрадчивости - не удастся отговорить американского начальника штаба армии от высадки во Франции), вполне вероятно и наступление в районе Адриатического моря - уж очень этого добивается Черчилль. А потом Филиппины, Формоза, побережье Китая - все это еще до высадки на Хонсю и великого наступления через огромную равнину Канто ⁷¹. Времени хватит. Скоро он получит вторую генеральскую звезду, но ему мало дивизии, он хочет командовать корпусом. Это был высший тактический пост, открывавший возможность полностью проявить свои таланты, осуществить ту возвышенную, далеко идущую мечту о хорошо подготовленном сражении с полным охватом и уничтожением сил противника, сражении, которое воплотит в себе чистую науку управления войсками. Случай показать себя, несомненно, представится. В будущем ожидаются большие сражения во Фландрии, на По, в долине Луары… Впрочем, Мессенджейл не очень уверен, что это именно то, что ему нужно. Эйзенхауэр недолюбливает его после скандала в Маниле по поводу бюджета армии на Филиппинах. Мессенджейл скрестил шпаги и с Брэдли, когда они оба были помощниками министра. С Кларком трудно ладить, а Паттон просто невозможен. Аллен и Ходжес - бойскауты, да и Траскотт такой же. Ни один из них никогда ничего не достигнет ⁷². Необходимые Мессенджейлу условия - только на Тихоокеанском театре военных действий, где возможность отличиться представится сама собой: отдельная, независимая операция по захвату какого-нибудь острова, при проведении которой командир корпуса будет пользоваться относительной свободой действий, что позволит ему организовать и провести нечто вроде Канн двадцатого века. А пока он может переждать здесь, в этом вибрирующем от предельного напряжения узле всех событий, где каждое слово - это громовой раскат, от которого содрогается земля. Дядюшка, ныне сенатор, член комиссии по делам вооружен них сил, - это самый могущественный союзник, какого только может желать генерал, находящийся в его, Мессенджейла, положении. Терпение, терпение и недремлющее око…

К столу подошел старший адъютант Колдуэлла, спокойный, довольно бесцветный человек по фамилии Палмер, и шепотом сообщил ему что-то. Колдуэлл извинился и ушел вместе с ним. Женщины и Донни говорили о Стайлсе, Мэнберри, Финте и некоторых других знакомых, окруженных на Натаане. Бедняги держатся из последних сил, молят о помощи, которая никогда не придет, не ведая о том, что несколько месяцев назад их с мрачной решимостью сбросили со счетов. Превратности войны. Изобразив на своем лице приличествующую моменту озабоченность, Мессенджейл повернулся к невесте Донни, которая с интересом оглядывала помещение.

– Ну как, планируете свадьбу?

Она быстро перевела взгляд на Мессенджейла.

– О, нет… нет…

– Никаких церемоний?

– Дон не хочет жениться. Он считает, что сейчас это было бы неуместно.

– Почему же? Опасается супружеских уз? Девушка медленно, сдержанно улыбнулась:

– О, нет. Просто ему кажется, что при его… при нынешнем положении вещей нам следует несколько повременить.

– И вы согласны с ним?

– Нет, сэр, мне хотелось бы вступить в брак теперь. Но я считаюсь с его желаниями.

Сдержанная, спокойная девица. Полная противоположность нервной, легкомысленной Джинни.

Мессенджейл подумал о дочери с мрачной тревогой. Джинни была очень хороша собой, очень подвижна и своенравна, настолько своенравна, что он не мог найти к ней никакого подхода. Когда бы Мессенджейл ни вспомнил о Джинни, она всегда представлялась ему стоящей в сверкающем солнечном блике на середине тебризского ковра, с ее головы ниспадают длинные черные волосы, а в глазах - злой, задорный огонек, словно она замышляет какую-то новую коварную проделку. Мессенджейл журил дочь, шлепал ее, а однажды, выйдя из себя, даже отхлестал добротным кожаным ремнем. Тем не менее она открыто не повиновалась ему, насмехалась над ним, ставила его в тупик. Как-то Джинни приехала домой на рождественские каникулы и через три дня сообщила родителям, что уезжает, прозрачно намекнув, что собирается к подружке по колледжу в Коннектикут.

– Но ведь ты только что приехала, Вирджиния, - возразил он. - В четверг мы принимаем гостей…

– Ничем не могу помочь! - ответила она, пожав худенькими плечиками, и состроила ему гримаску. - Это все результат того, что у тебя такая жутко популярная, пользующаяся потрясающим успехом дочь.

– Тебе следовало бы поставить в известность мать и меня, раз уж ты взяла на себя подобное светское обязательство…

– О боже, да это вовсе не обязательство! Почему ты все превращаешь в церемониал смены караула? Просто Нэнни Дарлингтон спросила, не хочу ли я провести у нее несколько дней, и я согласилась. Почему ты из каждой мухи делаешь слона?

Глядя на дочь, Мессенджейл почувствовал, как в нем закипает знакомый гнев, смешанный с отчаянием.

– Я считаю, что тебе не следует ехать, - заявил он категорически, хотя сознавал, что поступает неправильно. - Будет лучше, если ты останешься дома.

Глаза Джинни расширились от негодования.

– Это просто возмутительно! - закричала она. - Я должна поехать. Ты ведь сам только что сказал, что это светское обязательство!

– В таком случае позвони и скажи им, что не можешь выехать.

– Я не останусь здесь!… - заявила она, резко тряхнув головой и отбросив волосы назад.

– Останешься, если я говорю остаться.

– О, Котни, пусть она едет, - устало вздохнув, возразила Эмили. - Пусть едет, если ей хочется. Что толку удерживать ее здесь против воли?

– Каникулы дети должны проводить в семье, - заявил он.

– Для того чтобы ты мог выставлять меня напоказ как ласковую, послушную дочь? - расхохоталась Джинни. - Как некое достижение, венчающее…

– Замолчи! - крикнул он и, понизив голос, добавил: - От тебя требуют не так уж много…

– Не так уж много?… Даже слишком много!

Не в силах более сдерживаться, он вышел из комнаты, направился в кабинет и в течение часа или около того читал, пока к нему не вернулось спокойствие. Он позволил дочери уехать в Коннектикут, ибо выбора действительно не было. Он мог удержать ее, но Джинни отомстила бы ему какой-нибудь непредвиденной дикой выходкой, что было бы неизмеримо хуже, чем объяснять гостям причины отсутствия дочери во время рождественских каникул; неизмеримо хуже, нежели быть лишенным со присутствия и терзаться беспокойными мыслями о том, где она и что делает…

– Чем занимается ваш отец? - неожиданно спросил Мессенджейл невесту Донни.

– Мой отец? - Девушка опустила глаза, потом вновь подняла их на Мессенджейла. - Он корреспондент. Корреспондент за рубежом. Сейчас он в Тунисе.

«Конечно, - подумал Мессенджейл, - нью-йоркский еврей! Все понятно. Интересно, где ее откопал этот молодой Дэмон?»

– А вы, наверное, учитесь? - спросил он девушку.

– Да, я на втором курсе в Барнарде ⁷³.

– А моя дочь учится в Брин-Море.

– Да, я знаю, Дон рассказывал о ней.

– Разумеется. Они с детства знают друг друга. А как вы относитесь к предстоящей поездке Дональда за океан?

Несколько секунд девушка молчала, устремив взгляд на звезды и нашивки Мессенджейла.

– Пожалуй, мне не следует отвечать, - сказала она наконец.

– Почему?

– Видите ли…

– Опасаетесь задеть меня?

– Не в этом дело, - застенчиво улыбнулась она. - Я не хочу говорить просто потому, что считаю всю эту войну сплошной ошибкой и заблуждением.

– В самом деле? - Мессенджейл изобразил на своем лице удивление. - А я считаю, что нацистские расовые теории, в частности, в известной мере оправдывают наше участие в войне.

– Конечно, - спокойно кивнула головой девушка. - Наверное, у нас не было иного выхода. Но из-за войны… мы многое утрачиваем.

– Что же именно?

– Ну… - Теперь она слегка смутилась, почувствовала себя неловко, -…некоторые права, некоторые свободы… Они никогда уже не будут восстановлены. Во время войны у людей формируется особый склад ума и они приемлют то, с чем не согласились бы в обычной мирной обстановке.

– Следовательно, война побуждает людей к восприятию фашистских доктрин?

Устремив на Мессенджейла пристальный взгляд, девушка покачала головой. Смышленая девица, очень смышленая. Евреи всегда такими были.

– Я не делаю столь категоричного вывода. То, о чем я говорю, представляется мне скорее рядом своеобразных убеждений: все начинают думать, что решение проблем возможно только применением насилия, власти, принесением жертв…

– Вы не одобряете тех, кто приносит себя в жертву?

– Нет, почему же… - Ее большие, удлиненные глаза стала очень серьезными. - Только все зависит от того, во имя чего приносятся жертвы…

– Отлично. Так во имя чего же их следует приносить?

– Прежде всего во имя мира без предрассудков, - сказал молодой Дэмон. Несколько минут он прислушивался к разговору и теперь увлеченно вступил в него. - Во имя мира без разделения людей по цвету кожи, во имя мира, где не будет существовать положения, при котором одна десятая человечества живет по-королевски, а остальные девять десятых низведены до состояния отчаявшихся животных… Если мы попросту снова погрязнем в том же старом, надоевшем мире сфер влияния, политики с позиции силы и дипломатии канонерок, то смысла в приносимых жертвах не слишком много.

Мессенджейл снисходительно улыбнулся:

– Я думаю, на этот раз вам беспокоиться не следует. Мир, который возникнет из этой борьбы, будет действительно очень в очень отличаться от старого.

– Надеюсь, - сказал юноша, - всей душой надеюсь, что так и будет.

– Обновленные небеса и обновленная земля, - откликнулся Мессенджейл и дружелюбно рассмеялся, но молодые люди лишь посмотрели на него пристально, отчужденно. Они не очарованы им и никогда не будут очарованы. Бедные дети в джунглях. Все эти напыщенные курсы истории, управления и экономики не дают им никакого представления о том, что составляет суть рода человеческого: трепетная юность отказывается понять, что в этом мире всегда будут существовать пути, ведущие к власти, и что человек, просто уже потому, что он человек, всегда будет стремиться попасть на эти пути, ибо никакие другие человеческие усилия не принесут столь волшебного, столь соблазнительного вознаграждения…

– Мардж! Не может быть, прямо как в старое доброе время у домашнего очага! - воскликнул подошедший к столу Мидоуларк Уолтере. Выразительные, как у таксы, глаза и приплюснутый мясистый нос придавали ему еще более взволнованным а добродушный вид, нежели прежде. Теперь он уже подполковник, служит в отделе у Сомервелла. Пожалуй, они все-таки умудрятся, несмотря ни на что, проиграть войну. После короткой шумной болтовни Уолтере пригласил Мардж к своему столику повидать Айрис и ее сестру. Мужчины встали, и в тот же момент молодо» Дэмон, взглянув на часы, сказал:

– Нам надо идти, милая.

– Куда? - быстро спросила Томми.

– Я пообещал двум друзьям, что мы встретимся с ними и одном месте.

– А сюда они не могут прийти? Донни нежно улыбнулся:

– Видишь ли, я думаю, что там они будут чувствовать себя уютнее - там совсем не так сверхвеличественно, как здесь.

Мэрион тоже встала. Донни наклонился, чтобы поцеловать мать. Томми взяла его руки в свои.

– Я увижу тебя завтра, дорогой? Дедушка надеется, что мы могли бы…

– О, конечно, конечно.

– Почему бы паи не позавтракать вместе? Если ты вовремя проснешься…

– Отлично, - ласково улыбнулся юноша. Его волосы были не длиннее разрешенных уставом, отчего он казался очень молодым и беззаботным. - Я изменил свой распорядок, - сообщил он матери. - Теперь я встаю рано.

Быстро и решительно попрощавшись с Мессенджейлом, молодые люди пошли к выходу сквозь море галунов и золотого шитья: девушка с несколько робким видом; молодой Дэмон, высокий и уверенный в себе, - с чуть-чуть вызывающим. Томми проводила сына таким взглядом, словно тот должен был войти в горящее здание. Потом парочка скрылась из виду, и Томми снова повернулась к столу. Лицо ее слегка подергивалось, глаза были полны слез.

– Так, - сказала она и, чтобы скрыть нахлынувшие чувства, крепко стиснула руки на краю стола. Лицо ее слегка покраснело. Томми была одета в ярко-синий костюм, оттенявший темную медь ее волос и зеленые глаза; на шее был повязан лимонно-желтый шелковый шарф. Она казалась гордой, восхитительной и… совершенно беззащитной. В этот миг Мессенджейл понял, почему он сел за этот столик и оставался здесь, слушая непоследовательную, бестолковую болтовню, прерываемую появлением новых лиц.

– Так, - повторила Томми. - Кажется, я становлюсь сентиментальной. Глупой сентиментальной старухой.

– Что вы, вовсе нет, - тихо произнес Мессенджейл. - Ничего похожего.

– А хоть бы и да, мне все равно. Эта проклятая, грязная война! - Томми окинула зал поразившим Мессенджейла стремительным, испепеляющим взглядом. - Посмотрите на них. Только беспристрастно… Глотают шотландское виски и бербон как отвратительные жабы, улыбаются тоже как жабы…

– Сегодня их праздник, - ответил Мессенджейл.

– Я все знаю об их праздниках. Им-то не придется отправляться за океан, навстречу пулям и шрапнели. О, нет, о них обо всех позаботились, все они приняли меры предосторожности…

– Некоторым придется. А некоторым - нет. Она упрямо покачала головой.

– Да. Но большинству не придется. - Отпив глоток, Томми поставила бокал на стол и посмотрела на Мессенджейла: пристальный угрожающий взгляд, от которого ему сделалось не по себе. Что-то она сейчас скажет?

– Не думаю, чтобы вы могли это сделать, а? - спросила она.

– Мог бы сделать? Что именно?

– Так, чтобы его не послали в Англию. В Восьмую армию. Мессенджейл поднял брови.

– О, дорогая, мы едем туда, куда нас посылают.

– Некоторые из вас едут. А некоторые - нет, - повторила Томми его слова. - Большинство ухитряется получить тепленькое местечко, славное благодатное местечко на берегу Потомака… - Оркестр заиграл «Бедняжку Баттерфляй». Мелодия звучала мечтательно и слащаво. Выражение лица Томми мгновенно изменилось, ее губы задрожали. - Пожалуйста, Кот, ну, пожалуйста. Во имя прошлого. По любой причине или вовсе без причин. Нажмите на тайные пружины, используйте все свои связи, порвите предписания или приказы, уж не знаю, что в таких случаях делают… Господи, сделайте же что-нибудь!…

«Сейчас она расплачется», - подумал Мессенджейл. Сумасбродная маленькая дикарка Томми Дэмон вот-вот совершенно потеряет самообладание, и начнется сцена, прямо здесь, посреди «Статлер-бара». Однако Томми сдержалась. Ее голос оставался спокойным, губы больше не дрожали.

– Он - это все, что у меня есть, Кот. Клянусь, он - это вся моя жизнь. Ничто больше не имеет для меня значения. Кроме этого мальчика, ничто… Ничего не могу поделать с собой, - продолжала она после короткой паузы. - Раньше я испытывала такое презрение к женщинам, которые вымаливают что-то или плетут интриги. Ирен Келлер, Кей Хартинг, прохвостка Резерфорд. Помните их? Попустительствующие пороку соблазнительницы, интриганки и просительницы… А теперь я поняла: я точно такая же, как они. Такая же. Я готова на все! И нет, слышите, нет такого преступления, которое бы я не совершила, для того чтобы моего мальчика оставили в Штатах… Не верите? - спросила она, слабо улыбнувшись. - Тогда испытайте меня. Попросите у меня что-нибудь. Я исполню вашу просьбу, не колеблясь и не терзаясь угрызениями совести. Понимаете?… знаю, - помол чаи, продолжала она, - я позорю армию, веду себя неподобающим жене офицера образом. Я понимаю это.

– Я не донесу на вас, Томми, - сказал Мессенджейл.

– Пожалуйста, Кот, - прошептала она, - сделайте так, чтобы он остался здесь, на родине…

Настойчивая и мучительная мольба в ее голосе и неприкрытое страдание, сквозившее в глазах, казалось, могли поколебать даже насыщенный табачным дымом воздух вокруг них. На какой-то миг Месссенджейл мысленно представил себе несбыточные картины: он и Томми путешествуют на теплоходе, останавливаются в номере отеля на берегу залива, присутствуют на официальных приемах в Вашингтоне… Но затем эти нелепые видения исчезли. Это невозможно. Совершенно. Слишком уж много препятствий на их пути, и не последним из них…

– …Но ведь есть Сэмюел, - вырвалось у него, хотя он и сам не представлял себе, что именно хочет сказать этим.

Томми резко махнула рукой.

– он спасает мир от желтой опасности. А может быть, он всего лишь Черный рыцарь. Сэр Мордред ⁷⁴ или что-нибудь в этом роде. Теперь он генерал. Долго ждал, но все-таки дождался этого звания. Он всегда был уверен, что станет генералом, и вот теперь стал им. О боже!… - Томми оперлась подбородком на руку. Ирония и гнев на ее лице сменились подавленностью и печалью. - Я делала то, что он хотел, а он хотел меня. Теперь я понимаю, так было всегда. Он всех заставляет делать то, что хочет.

«Не всех, далеко не всех», - подумал Мессенджейл, но промолчал.

– И в Моапоре произошло то же самое, - продолжала Томми, - он заставил всех делать то, что хотел, независимо от того, хотели они делать это или нет. Вполне возможно, что он попросту сказал этим противным маленьким японцам броситься в океан, и они все бросились. Он просто заставил их смотреть на себя как на их кривоногого императора, вот и все. Искусство командования. Меня тошнит от этого, прямо выворачивает… - Она снова подняла голову, в ее глазах пылало бешенство. - Клянусь, если с моим мальчиком что-нибудь случится, я…

Она осеклась, отвела возбужденный взгляд в сторону. Мессенджейл вставил сигарету в свой длинный гагатовый мундштук, предложил сигарету ей. Он не испытывал и тени того страха, который пожирал Томми. Глядя на ее опущенные перед огнем спички веки, Мессенджейл подумал: «Мой сын. Этот юноша мог бы быть моим сыном, нашим сыном, и тогда мы не сидели бы здесь, как сидим сейчас. У нас был бы загородный дом в Майере, а сын учился бы в Вест-Пойнте или, может быть, в… И она знала бы, как очаровать начальника штаба, и Хэнди ⁷⁵, и Макнейра ⁷⁶; она знала бы даже, как справиться с Джинни, ведь они во многом очень похожи друг на друга…» Его снова разобрал сухой внутренний смех: чары Томми были настолько неотразимы, что иногда ей удавалось даже его превращать в мечтателя.

– Послушайте, я попытаюсь сделать то, что в моих силах… - начал было Мессенджейл, но на ее лице застыло выражение такой глубокой безутешности, такого безмерного горя, что он замолчал.

– Этой войне не будет конца, - вяло, монотонно проговорила Томми. - Собственно говоря, это тысяча девятьсот восемнадцатый год, та же самая война, она и не кончалась. Нам лишь казалось, что она кончилась, а на самом деле она идет и будет продолжаться еще сто лет. Разумеется, мундиры, танки и самолеты будут другими, иными станут и разговоры о целях и задачах войны, но в палатах госпиталей будут лежать такие же изуродованные, задыхающиеся люди; по умершим будут устраиваться такие же немноголюдные и никому не нужные поминки. А война будет продолжаться и продолжаться, потому что мы не в состоянии расстаться с ней. Мы любим войну больше всего на свете… Вы знаете идиотов, которые вечно ноют: «О, если бы начать жизнь сначала?!» - продолжала Томми. - Так вот, я присоединяюсь к ним. Клянусь, я не повторила бы ни одного шага, пройденного в прошлом. Ни одного. Я бы вышла замуж за богатого человека - крупного издателя или нефтяного магната и с головой погрузилась бы в деньги, семейные дела и привилегии так, что меня не достал бы никакой удлиненный подрывной заряд…

«И обнаружили бы, дорогая, что ничего у вас из этого не получилось, - чуть было не сказал Мессенджейл. - Реальность все равно добралась бы до вас. К тому же, если вы желаете тешить себя несбыточными мечтами, то должны быть готовы заплатить соответствующую цену. А вы этого не сделаете».

– Да, это было бы славно, - произнес он вслух.

– Ну, так чего же вы хотите, Кот? - Вопрос озадачил, почти испугал Мессенджейла. Теперь Томми смотрела на него откровенно пристальным взглядом и казалась еще более привлекательной, чем прежде, если только такое было возможно. - Вот вы сидите, такой спокойный и жизнерадостный. Неужели жизнь для вас столь ясна, столь полна смысла? Неужели вы действительно так уверены в себе? Неужели вы никогда не просыпались ночью со вспотевшими ладонями и сжавшимся от ужаса сердцем? - Она ни на секунду не отрывала своего ужасного взгляда от его глаз. - Да, наверное, с вами такого не происходит… А со мной случается. Видит бог, случается. Скажите, Кот, у вас никогда не возникает желания перебить все окна, перевернуть все вверх дном, вырваться из всех этих идиотских и прогнивших «соблюдай правила игры», «неси свой крест» и тому подобных установлений? Какой смысл во всех наших устремлениях и в соблюдении этих условностей, если, лак сказано в библии, все станет прахом и все мы уйдем во мрак? Неужели мысль об этом никогда не побуждает вас попытаться как-то изменить все это?…

С Мессенджейлом происходила удивительная вещь… Завороженно глядя в ее изумрудные глаза, он ощутил - всего лишь на миг, равный удару сердца, - как его охватила тоска по иной жизни, в которой нет низкопоклонства, махинаций и интриг, которая свободна от тревог, неустанных попыток, бесконечных начинаний, разочарований и того напряжения, с каким заставляешь робкие, или глупых, или откровенно враждебно настроенных людей видеть вещи так, как видишь их ты сам… Потом это ощущение пропало, растаяло, словно облачко в жаркий солнечный полдень, и Мессенджейл спросил, улыбнувшись:

– Но кто же в таком случае будет делать все то, что сейчас делается?

Томми опустила глаза. Мессенджейл понял, что она ничего больше не скажет. В следующую минуту он увидел, что к ним приближается Колдуэлл.

– Томми, мне придется сегодня вечером вернуться на службу, - сказал он. - Джин сообщает, что есть вопросы, требующие безотлагательного решения. - Заметив, что дочь возбуждена, Колдуэлл, нахмурившись, взглянул на Мессенджейла. - Ну, ну, дорогая, - он похлопал Томми по руке, - ты не должна выходить из себя по всякому поводу. В том, что мальчик захотел увидеться кое с кем из своей компании, показать девушку, нет ничего особенного…

Томми стремительно кивнула головой и сказала:

– Ничего, папа. Я успокоюсь.

– Посмотри на Мардж, у нее три сына…

– Да, но Гарри майор химических войск, Бенджи слишком молод, чтобы пойти на войну, а Джои надежно запрятан в Вест-Пойнте.

– Дорогая…

– А что, разве не так? Не так?

Несколько секунд Колдуэлл печально смотрел на дочь.

– Ты сама знаешь, дорогая, что это не так, - сказал он наконец.

Томми снова потупилась. Ее перчатки превратились в бесформенный ком.

– Знаю, - проговорила она тихо. - Я знаю, что говорить так - просто подло. - Она посмотрела на потолок. - Мардж - замечательная женщина, а я дрянь.

– Тебе не следует так взвинчивать себя… Мессенджейлу пора было идти. Колдуэлл и Томми еще долго

говорили о Донни, об этом высокомерном, дурно воспитанном парне. Тот миг - особенный миг откровений и неожиданностей - прошел. Пора было уходить, пройти по широким величественным авеню и найти утешение в просторных спокойных комнатах, где хранились карты, диаграммы, разведывательные сводки, оценки сил противника, организационно-штатные расписания и табели вооружений, - все то, что отбрасывало на жизнь людей густую тень, непоправимо изменяло их судьбы…

– Мне надо идти, - сказал он, поднявшись. - Благодарю за приглашение присоединиться к вашей компании, генерал. - Они обменялись рукопожатием. - Томми, я получил исключительное удовольствие. Как всегда.

Ее взгляд был отсутствующим, усталым.

– До свидания, Кот.

Пока Мессенджейл шел через бар к выходу, Колдуэлл говорил дочери:

– Завтра утром мальчик будет в полном твоем распоряжении. Почему бы тебе не сходить сегодня в кино, сейчас показывают новую картину. А часов в одиннадцать вернусь домой и я…