"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 2

«17 октября 1942 года… Самый неудачный день за все время пребывания здесь. Два танка подбиты, а два уцелевших завязли в болоте, называемом здесь дорогой. Такие-то дела. Вильгельм со своими людьми пробился до западного конца взлетно-посадочной полосы, но японцы контратаковали его крупными силами, и он отошел. Потерял почти все, что захватил до этого. Почему? Он же вышел на сухую местность (господи, сухая местность!), мог бы поддержать прорвавшихся. Слишком он осторожен. Бывают моменты, когда надо отступить, но бывает и так, что надо цепляться за все, что возможно. На этот раз следовало бы держаться любой ценой. Он заразился пессимизмом Уэсти. Страх генерала перед плохим исходом передался всем.

Воздушный удар нанесен из рук вон плохо. Просто ужасно. Звено самолетов А-20 на бреющем полете разбомбило и обстреляло восьмую и одиннадцатую роты. Два автоматчика открыли по самолетам ответный огонь - не могу осудить их за это. Шесть убитых, семнадцать раненых. Как это все просто для красавчика Хэла и его бьющих без промаха хвастунов. Согласен, местность отвратительная, но есть же мыс Ларотаи, и бухта, и полузатонувшее японское судно, не говоря уже о роще и миссии. Ориентиров вполне достаточно. Неужели они не видели их? Или этим негодяям попросту наплевать?

Но есть и светлое пятно. Маленький радостный проблеск во мраке. Ваучер прорвался к морю на той полоске земли, что тянется между рекой и сараем для сушки копры, или как там его называют. Прорвался с 23 штыками и одним пулеметом. Подоспел к нему в 15.30 вместе с взводом Ларокки и двумя пулеметами - все, что смог тогда наскрести. Спросил его, что он думает делать дальше. «А какого же черта тут раздумывать? Останусь здесь, будем прохлаждаться на этом морском ветерке!» Я спросил: «А что, если они атакуют вас одновременно с обоих флангов?» «Не смогут! Во всяком случае, им не удастся скоординировать свои атаки. Связь у них расстроена больше, чем наша». «Сомневаюсь», - сказал я. Он только ухмыльнулся в ответ. Лицо у него вымазано грязью, как у загримированного под негра комика в музыкальном шоу. Этот удержится здесь, можно не сомневаться. Его солдаты отрыли длинный окоп, в форме подковы г, ходом сообщения для переноски пулеметов. Потрясающее хладнокровие! Объявил ему, что с данной минуты он капитан. Вспомнил старину Колдуэлла и ферму Бриньи. Он сказал на это: «Посмотрим, как у нас получится». Отличный парень.

Спросил их: «В чем нуждаетесь?» Хором ответили: «Да, не мешало бы что-нибудь вроде кроваток сюда» или «Ничего такого, что вы могли бы поднести на тарелочке!» Они действительно но унывают. Парнишка по фамилии Фромен отплясал сумасшедший шимми со стриптизом, и все это не далее ста ярдов от японских позиций, повернулся ко мне задом и показал огромную дыру и штанах на том месте, на котором обычно сидят. «Нельзя ли бриджи для верховой езды, полковник? Или чугунную, непробиваемую заплату?» Все они похожи на огородные пугала: полуголодные, большинство трясется от лихорадки. Вспомнил Дева и Рейбайрна… «Эй вы, гладиаторы! Залезайте-ка в наш форт!…» С трудом выбросил из головы нахлынувшие воспоминания. Пообещал им, если удержатся, представить всех к бронзовой звезде и лично устроить им такую выпивку, какой они никогда не забудут. Обязательно устрою.

Ужасно не хотелось оставлять их там, на голой полоске песка.

Возвращение оказалось нелегким. Сначала нас обстрелял снайпер, затем мы попали под огонь из бункера, которого никто до этого не заметил; ранило Смита и Уоттса. А мы уже были обременены двумя ранеными из группы Ваучера. Фелтнер снова проявил себя: из этого маленького паренька выйдет хороший солдат. Просто ему необходимо время, чтобы твердо встать на ноги. Когда из бункера открыли огонь, я в панике бросился на землю, даже подумал, что меня ранило. Поднялся весь в грязи, не мог найти свою винтовку, бродил, спотыкаясь, вокруг да около. Фелтнер смотрел на меня со спокойным серьезным видом, из дула его автомата струился дымок. «Уверенность, спокойствие, оптимизм», - напомнил он. Пришлось расхохотаться.

Позже обнаружил дырки от пуль на индивидуальном пакете и левом рукаве. Чертовски повезло. Японцы открывают огонь только тогда, когда их непосредственно атакуют, поэтому мы проходим некоторые огневые точки, даже не подозревая об их существовании. А в этих точках ведь сидят люди. Почему они так делают? Намеренно, или это проявление японской косности? По-видимому, они просто не способны к импровизации: раз уж что-то решили, то придерживаются этого решения до конца. Спасибо им за это. Если бы противостоящий Уэсти командующий имел голову на плечах, он организовал бы одновременный обход наших флангов от тропы Бовари и реки Ватубу, обошел бы болото в истребил нас но частям. Я отдал бы десять тысяч долларов (которых не имею) за тактические возможности, которыми располагает Сирака. Даже за одну из них.

Поспешил в штаб бригады со своей маленькой, но радостной новостью. Уэсти только что возвратился из Тимобеле. Скандалил с австралийцами из-за четыреста восемьдесят четвертого полка. Чуть не подрался, как я понимаю, с Лолором. Он болен, хотя и не сознается в этом: потерял в весе более тридцати фунтов, взгляд блуждает по сторонам. Едва держится на ногах. Директивы Макартура не дают ему покоя, а теперь начала травить еще и пресса. У палатки куча корреспондентов. «Значит, по-вашему, генерал, атака была достаточно подготовлена и проведена хорошо?» - спросил Кёртин, коротышка в синем флотском рабочем обмулдироваиии (где он только сумел достать его?). Уэсти, повернувшись к нему: «Я не знаю, что именно вы подразумеваете под словом «достаточно», но я полностью уверен в своем штабе. Мы делаем все, что в наших возможностях, теми силами, которыми располагаем. Чего вы хотите? Если бы мы имели хоть одну десятую того, что каждый божий день они посылают в южную часть Тихого океана…» Тут в разговор ловко вклинился Моросс: «Можем ли мы сослаться на эти ваши слова, генерал?» «Нет, не можете! Ради бога, приятель, за кого вы меня принимаете? Если бы вы имели хотя бы малейшее представление, какова обстановка там, на передовой…» Кому другому, а Мороссу этого говорить не следовало бы. Многие из них околачиваются у штаба бригады и возле госпиталя, собирая материал для корреспонденции из девятых рук. Но Моросс был на передовой во время обеих атак. Слова Уэсти привели его в бешенство. «Я находился достаточно близко к переднему краю, чтобы видеть три совершенно исправных легких танка М-3, завязших в грязи по опорные катки. Вы что, планируете использовать их как плавучие батареи?»

Дальше - больше. Дикинсон пытался сгладить разбушевавшиеся страсти. «Гарри, вы же прекрасно знаете, что в подобных операциях без потерь не обойтись. Трудности, стоящие здесь перед разведкой и снабжением, почти непреодолимы». Пришлось почти силой унести Уэсти прочь, пока он окончательно не взорвался и не приказал заковать их всех в кандалы, и не обрушил бы тем самым на свою усталую голову «мировое общественное мнение».

Думал, что он придет в восторг от многообещающего прорыва Ваучера, но оказалось, что это только усугубило его и без того мрачное настроение. «Не нравится мне это, Сим. Они ударят по нему с обоих флангов, понимаешь? Их уничтожат. Не нравится мне все это». В каждом изменении обстановки ему чудится катастрофа, опасности, потери, препятствия. Сказал ему, что знаю почти наверняка: у японцев нет связи, чтобы организовать взаимодействие при атаке с обоих флангов, что моральное состояние группы Ваучера великолепное. Пытался втолковать ему, что эта группа - как раз то острие клина, которое позволит нам через два дня занять мыс Атаину. «Это рискованно, Сэм». - «Да, рискованно, генерал. Но я уверен, что это вполне оправданный риск». - «Может быть». Сидит сгорбившись, подавленный, глаза опухли от недосыпания, лицо помятое и вялое, на лбу большие капли нота, только губы еще шевелятся. «Может быть. Я не знаю… В любом случае это может иметь только вспомогательное значение. Как отвлекающий удар… Взлетно-посадочная полоса - вот что мы должны захватить. Да, эту проклятую полосу». Я удержался от возражения, что обладание этой полосой само по себе не будет иметь значения, если японцы смогут обстреливать ее из минометов с холма и из миссии. Он не видит всех возможностей, открывающихся в этой обстановке: слишком устал, слишком надломлен.

Он сказал: «Послезавтра я передаю Бопре подразделение Коха». Последний резерв! Я не смог скрыть изумления. «А что же, по-твоему, еще делать? Я должен взять Моапора. Должен! Через пять дней». Уставился моргающими глазами в пол, бессильно свесил руки между коленей. «Это не шутка - быть генералом, Сэм. Поверь мне. Никто тебе не поможет. И так вот, все сам, все один и один, пытаешься разобраться во всей этой проклятой путанице, найти какой-то выход. А найти его трудно; барахтаешься… как под свалившейся на тебя среди ночи палаткой…»

Позднее говорил с Диком, потом со Спексом. Они тоже начинают посматривать в кусты. Боятся, как бы нас не бросили на произвол судьбы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как на Батаане. Пока конгресс раскачивается, а Нельсон и Нудсен грызутся из-за контрактов на производство военных материалов, мы можем оказаться еще одной жертвой национального оптимизма и безразличия. Да, все это далеко не утешительно. Нет ни флота, ни запасов снабжения, если не считать жалких подачек, доставляемых небесными возничими красавчика Хэла. (Вчера во второй половине дня сброшенные с самолетов тюки с обмундированием разбросало по доброй половине территории Папуа. Потребовалось бы три дивизии, чтобы прочесать местность и найти хотя бы одну десятую сброшенного имущества. Интересно, в чью дурацкую голову могла прийти такая идея?) В палатке штаба бригады незримо витает страх, как запах пота. А может быть, даже и хуже. Все дошли до предела, посматривают, куда бы смыться в случае, если земля под ними зашатается, как сказал тот эксцентричный рыжий шофер, который вез нас с аэродрома Кокогела».

Проливной дождь налетел сокрушительными, следующими одна за другой волнами, будто хотел очистить весь мир, смыть с лица земли всю кровь и грязь, все обломки, унести все это во всемогущий и всеочищающий океан. От просачивающейся воды на глиняном полу палатки появились маленькие блестящие ручейки и лужицы, потом, соединившись, они превратились в сплошной поток. Подшлемники и коробки от использованных пайков лениво поплыли в дальний угол. Сидя за полевым рабочим столом - ноги на ящике, - Дэмон несколько раз энергично подкачал фонарь Колмана и поправил фитиль; затем он снова взялся за японский дневник в обложке, покоробившейся от пропитавшей ее и высохшей крови, и начал читать, с трудом разбирая мелкие иероглифы.

«Солдаты противника ведут себя, как дети, потерявшие родителей. В джунглях они продвигаются судорожно, рывками, испуганно озираясь вокруг, демаскируют себя. Иногда они даже окликают друг друга. Они больше не пускаются в бегство при первом признаке опасности, но по-прежнему всего боятся. По поводу и без повода открывают беспорядочную стрельбу. Еще глупее они ведут себя по ночам. При малейшем шорохе хватаются за оружие и, раскрывая себя, в безрассудной панике палят куда попало по джунглям. Неужели им платят в зависимости от расхода боеприпасов за каждую ночь? Возможно, и так. Им не хватает терпения и дисциплины. Они имеют хорошие ручные гранаты, но бросают их слишком преждевременно: боятся своих собственных гранат».

Дэмон мрачно кивнул. В этом есть доля правды, хотя, возможно, лейтенант Ниидзума пожелал бы пересмотреть это свое замечание относительно ручных гранат, если он еще жив. Расмуссен, начальник разведки бригады, свалившийся теперь с малярией, убеждал Дэмона, что, с точки, зрения тактики, - в этом дневнике нет ничего ценного; однако это всецело зависит от того, что ты хочешь найти в нем.

«Где же обещанные нам подкрепления из Вокац? Если бы только мы имели возможность атаковать! Сейчас, пока янки еще боятся. Но полковник Эгути говорит, что мы должны удерживать укрепленный район. И мы удержим его. Мы - воины Великой Японии. Воины Великой Японии никогда не сдавали крепости врагу».

Все правильно. Дэмон поднялся и зашлепал по воде к доске с картой, висевшей на шесте, поддерживающем верх палатки. Отцепив и пристроив ее на столе, он в сотый раз принялся изучать обстановку. Медленно и внимательно рассматривал участки, покрытые джунглями, тропы и укрепления противника и особенно реку Ватубу, которая несла свои воды к морю в обход, впадая в него сразу за мысом Ларотаи, удерживаемом теперь ослабленными силами японцев, сидящих на восточном берегу реки, недалеко от бастиона Ваучера. Группа Ваучера находилась у реки и была вынуждена беспомощно сидеть там, в то время как Уэсти предпринял еще одну безрассудную атаку на мощные укрепления, прикрывающие взлетно-посадочную полосу. Завтра в семь ноль-ноль Кох и Бопре должны будут предпринять еще одну попытку. Еще одну лобовую атаку.

Он вздохнул и потер глаза. Хлещущий снаружи ливень не принес облегчения: воздух в затемненной палатке оставался спертым, отвратительным; вокруг, жадно впиваясь в лоб и шею, роем носились москиты. Эта атака бессмысленна. Решающий объект - миссия, та, что на возвышенности, господствующая над аэродромом и побережьем. А ключом к миссии была река Ватубу, всего от сорока до пятидесяти футов шириной, глубокая, наполняемая приливами, несущая в море блестящую коричневую воду.

Если бы они смогли форсировать ее, то появилась бы возможность зайти флангом по левому берегу реки к морю и развить наступление вглубь, в тыл миссии. Тогда зажатую с двух сторон взлетно-посадочную полосу можно захватить за одни сутки. Но у них имелись только две трофейные японские десантные баржи, захваченные во время боя за Кокогелу. Как в сказке: из-за отсутствия гвоздя теряешь королевство. Дэмон поразмыслил над возможностью постройки плотов из кокосовых стволов, затем отбросил эту идею. Слишком громоздки, тяжеловесны и медлительны, слишком беззащитны оказались бы эти сооружения, и находящиеся на них люди были бы сметены за борт шквальным огнем с противоположного берега. Переправа должна быть проведена быстро, стремительным броском, без оглядки на опасность. Однако никаких других переправочных средств под рукой не было.

Пламя в фонаре Колмана ярко вспыхнуло и тут же ослабло, как при коротком замыкании. Уровень воды на земляном полу палатки достиг нескольких дюймов; ножки полевых коек - его и Бена - почти целиком скрылись в воде. Надо думать! Завтрашняя атака будет неудачной, успеха не добиться ни за что на свете. А через двое суток, в отчаянии, Уэсти отведет четыреста семьдесят седьмой полк с позиций вдоль берега реки и бросит его в атаку на укрепление взлетно-посадочной полосы. После этого с бригадой, как с эффективной боевой силой, будет покончено. От нее останутся рожки да ножки. Дикинсон уже делал завуалированные намеки на возможность отступления в направлении Кокогелы. Но то было бы не отступление, а паническое, беспорядочное бегство, усугубленное неповиновением и разложением частей, преследуемых японской авиацией и патрулями.

Лучше было бы поспать; сидя вот так, вытаращив глаза на желтоватый, угасающий ореол фонаря, ничего хорошего не придумаешь ни для себя, ни для других. Однако Дэмон взял еще один дневник, последние строчки в котором были вписаны нервной, торопливой рукой.

«Ох, эта жестокая, ужасная страна; эти мрачные джунгли, в которых нечем дышать. Неужели нас забудут здесь? Больных и голодных? Возможно ли, что именно здесь мне придется умереть? Я буду сражаться до последней капли крови, как преданный сын Хёго. Но это ужасный конец. Я храню символ божества клана у своего бьющегося сердца! О! Увидеть бы еще раз утопающие в зелени родные горные края!»

Кто-то положил руку ему на плечо, и он услышал:

– Сэм…

Он открыл глаза. Перед ним стоял Бен, в полевом обмундировании, насквозь промокший, с покрасневшими от утомления глазами; трехдневная щетина на щеках и подбородке делала его тощее лицо еще более костлявым и несимметричным.

– Ты что здесь делаешь, кормишь москитов?

– Видимо, да. Что случилось?

– Сэм, мы, кажется, нашли кое-что. Патруль под командой Госталса наткнулся на четыре туземные лодки, спрятанные под берегом. На нашей стороне, примерно в одной миле вверх по течению.

Дэмон опустил ноги с койки, и они с глухим всплеском коснулись воды.

– А они в хорошем состоянии? Не дырявые? Бен кивнул.

– Я был там с Госталсом. Одна лодка немного течет.

– Какой они величины?

– Тридцать футов или около того. В каждую из них можно посадить человек десять - двенадцать.

Они взглянули друг на друга. Дэмон потер подбородок.

– Рискованное дело.

– Да, рискованное.

– Вот если бы их было штук двенадцать…

Бен уселся на ящик из-под боеприпасов; в тапочке с промокшим, списавшим на глаза козырьком он был похож на хулиганистого, грязного мальчишку, замышляющего какую-то отчаянную выходку.

– Я думал об этом, Сэм. У меня есть идеи. Что, если привязать к ним веревки, на носу и на корме? Делаем первый бросок на тот берег, затем специально назначенные люди возьмутся там за веревку. Мы тянем пустые лодки с той стороны, загружаем их, а ребята с того берега перетягивают их обратно. И так несколько раз. - Он поднял руку с вытянутыми пальцами. - В этом масса преимуществ: так будет вдвое быстрее, чем на веслах, никому не надо переправляться обратно на свой берег и не произойдет никакого затора.

Дэмон кивнул.

– Однако буксировщикам придется постоять там, на обоих берегах…

– Понимаю. Но нам бы только зацепиться за тот берег, хотя бы за пятачок… Господи! Да я готов вплавь перемахнуть эту проклятую речку!

– Но не с восемьюдесятью фунтами снаряжения. И никто другой не сможет. - Дэмон уставился на карту. - Перестреляют они нас, как уток… А вот попробовать это ночью…

Лицо Бена оцепенело.

– Ночная переправа! Черт возьми, я не уверен, Сэм, ребята порядком устали. Не знаю, смогут ли они.

– Должны. Это единственный выход.

Теперь Дэмон представлял себе все совершенно отчетливо: четыре туземные лодки в центре, две трофейные десантные баржи на флангах. Обстреливать противоположный берег минометным и пулеметным огнем до последней минуты. Использовать идею Бена о перетягивании лодок веревками, пока не переправятся две роты, затем собрать все лодки вместе и навести из них плавучий мост для переправы тяжелого оружия. Это возможно. Совершенно ясно, что это возможно.

– Вот только первой волне будет трудно, - бормотал Бен. - В наиболее узком месте японцы понатыкали всего, ударят - не очухаешься.

– А мы не пойдем туда. Мы переправимся ниже по течению, где река шире. Обозначим интенсивную подготовку к переправе и здесь тоже. Может быть, это заставит их оттянуть оттуда кое-какие силы. Затем я скую их на левом фланге, а ты и Стэн Ваучер форсируете реку позади миссии.

Бен молча смотрел на Дэмона несколько секунд, затем сказал:

– Да, попытаться стоит.

Дэмон бросил взгляд на часы. Четверть третьего. Слишком поздно, чтобы успеть сделать что-либо сегодня ночью. А надо было увязать эту переправу с атакой на взлетно-посадочную полосу. Он поднял трубку из гнезда, покрутил ручку полевого телефона и вызвал:

– «Лось»!

– «Лось» слушает, - донеслось из трубки после небольшой паузы. Он узнал голос Олби, адъютанта генерала.

– Это «Рысь», - сказал Дэмон оживленно. - Мне необходимо переговорить с генералом.

– Сэр, он спит.

– Я догадываюсь об этом, раз сейчас три часа ночи. - Он бросил мрачный взгляд на Бена, надувшего свои впалые щеки. - Но я попросил бы вас разбудить его. Это срочно.

– Слушаюсь, сэр. Я… Одну минуту, полковник, подождите у телефона.

– Разумеется.

Этого Олби следовало бы назначить командиром банно-прачечного подразделения. Дэмон представил себе, как тот стоит сейчас в тишине, хмурясь от нерешительности. Он понимал, какие мысли роятся в голове Олби. Три часа утра. Генерал страшно не любит, когда его беспокоят; действительно ли, это так важно? В трубке что-то загудело, послышался легкий треск. А не может ли японский патруль подключиться к линии для подслушивания? Нет, это почти исключено. Линии постоянно проверялись, и японцы пока не были замечены в подобном. Да и зачем им это? Все, что от них требуется, это сидеть в своих бункерах, держась за гашетки пулеметов, и подпускать глупых янки поближе…

– Сэм? - раздался резкий, высокий голос. - Это Дик. Генерал неважно чувствует себя, и мне не хотелось бы будить его, разве что у вас совершенно неотложное дело. Что-нибудь случилось?

– Да, кое-что произошло. Мы нашли способ предпринять то, что когда-то сделал Христофор ⁶⁹, и было бы хорошо, если бы можно было согласовать это с атакой «Трилистника». Но нам понадобится, как минимум, восемнадцать часов. Есть ли какая-нибудь возможность отложить завтрашнюю, вернее сегодняшнюю, атаку?

– Сожалею, Сэм. Генерал приказал совершенно определенно. Никаких изменений. Категорически - никаких изменений, никаких переносов сроков. Батальон Коха уже выходит на исходный рубеж, вы же знаете.

– Да, знаю.

– Я могу сходить и поднять его с постели, если вы настаиваете. Но уверяю вас, он сейчас ни за что не пойдет на попятную. - Голос его звучал взволнованно. Казалось, Дик просит извинения. - Генерал решил, что на этот раз атака должна принести результаты.

– Понятно.

Разбудив Уэсти, по-видимому, ничего не удалось бы добиться: он подошел бы к телефону злой, ничего не соображая со сна, и подобная просьба прозвучала бы для него как пример того самого нежелания действовать и пораженчества, с которым, как ему казалось, он ведет решительную борьбу. Этот разговор не привел бы ни к чему хорошему.

– Ладно, Дик, - сказал Дэмон. - Вероятно, вы правы. Извините, что разбудил вас.

Бен побрел по воде к своей койке и не раздеваясь завалился под москитную сетку. Улегшись на спину, он расстегнул свой брезентовый ремень и, ворча, вытащил его из-под себя. Он выглядел совершенно обессиленным.

– Что же, - неожиданно звучным голосом произнес он. - Нам не надо рассуждать. Наше дело воевать.

Скользя по грязи и спотыкаясь, они шли по тропе, ведущей к полевому госпиталю. Санитары с носилками, тяжело дыша под тяжестью груза, чертыхались, ходячие раненые брели нетвердыми шагами, пошатываясь, как жалкие пьяницы. Один солдат шел, прижимая к лицу насквозь промокшую красную тряпку, кровь текла у него по пальцам, по наручным часам. Поравнявшись с Дэмоном, он зло уставился на «него здоровым глазом. Другой парень шел без каски, с почерневшим от напряжения лицом, будто нес слишком тяжелый груз, придерживая руками живот; помогавший ему товарищ почти нес его на себе, непрестанно приговаривая испуганным тоном: «Успокойся, Дэмон, успокойся». Еще одни носилки. Лежащий на них человек привязан к ним ремнем, его рука слабо хватает воздух над головой; одна нога у него обрывается у колена толстым кровавым пучком хрящей и синеватых обломков кости. Кто-то наложил ему грубый жгут из матерчатых ножен штыка. За ними медленно пробирается набитый до предела санитарный джип, буксующий, скользящий в черной жиже; стоя на подножке и держась одной рукой за стойку, санитар поднял другой высоко над головой бутылку с плазмой, трубка от нее, извиваясь, тянется вниз, к одному из лежащих. А вот два ходячих раненых: юноша, прижавший руку к туловищу, будто держит невероятно дорогой, драгоценный камень и боится, что его могут отнять; низкорослый смуглолицый солдат с головой, запрокинутой назад, зубы сжаты от боли, ковыляет на одной ноге между двумя поддерживающими его товарищами. Еще один лежит на носилках ничком, одна рука бессильно волочится по грязи; от покачивания носилок повязка сползла, и на его обнаженной спине виднеется большая рваная рана, из которой пузырится ярко-красная масса. А далеко за спиной у них по-прежнему раздается громыхание орудий и стрекочущий звук пулеметной стрельбы.

Пошатываясь, мимо прошли двое с носилками; лежащий на них раненый, рука и плечо которого были обмотаны пропитанной кровью марлей, закричал: «Господи, вы что, не можете поставить меня на землю хоть на минуту? Дайте мне отдохнуть, только минутку!» Санитары, судорожно глотая воздух, опустились на колено. Один из них - Дэмон узнал этого худого, с крючковатым носом солдата - метнул на него ненавидящий, убийственный взгляд, поскользнулся и упал. Дэмону был знаком этот взгляд человека, настолько обезумевшего от усталости и отчаяния, что ему теперь было совершенно безразлично, что и как он делает. Далее шел, пошатываясь из стороны в сторону, молодой парень, он дрожал, непрестанно тряс головой и кричал что-то пронзительным голосом. Потом еще носилки с раненым, в его голове зияла открытая рана. Дэмон отвел глаза в сторону. Боже мой! В голову. Он боялся такой раны больше, чем любой другой: в живот, в лицо, в пах… Но получить пулю в мозг… Усталый и встревоженный, стоя здесь, на развилке двух троп, прислушиваясь к словам Дикинсона, наблюдая за этой процессией безмерно страдающих людей, слыша их стоны, мольбы и проклятия, он думал: «Зачем я стою здесь? Мне здесь нечего делать». А они все шли и шли, оборванные, охваченные лихорадочным жаром, в предсмертном бреду, каждый из них во власти одной мысли. Он почувствовал все нарастающую тревогу. В половине стрелковых рот боевой состав сократился уже до шестидесяти, семидесяти, восьмидесяти штыков. Что же будет дальше?

Дикинсон говорил:

– Я только что получил сообщение от Прайса-Сили из Тимобеле. Он передает, что они захватили прибрежное судно.

– Большое? - рассеянно спросил он.

– Одиннадцать тонн. А нам надо погрузить несколько рот, возможно даже целый батальон.

Дэмон посмотрел на его узкое, в глубоких морщинах лицо, выжидательно смотрящие глаза. Одиннадцать тонн. Сутки на погрузку, а потом еще двое, а скорее, и все трое суток, украдкой, по ночам плестись вдоль берега под угрозой удара японских бомбардировщиков… а здесь прямо на глазах быстро назревает катастрофа. Одиннадцать тонн.

Снова хлынул дождь. По лесу с грохотом мчалась сплошная водяная стена, пронизывая всех до костей холодом, проникая повсюду, отгораживая каждого от всего окружающего, оставляя в своем собственном жалком мире страха, страданий и гнева. Но раненые продолжали продвигаться вперед; нетвердой походкой, то и дело падая на колени и снова поднимаясь; их небритые лица казались белыми как мел; едва державшиеся на ногах тени разбитой армии. Стоявший спиной к процессии, Дикинсон продолжал говорить о количестве боекомплектов, подсчитывал тоннаж, рассуждал о возможности получить взаймы два бронетранспортера типа «брей» у австралийцев. Металлический тембр его голоса и акцент выдавали в нем уроженца штата Мэн.

– Ага, пот и он наконец! - с облегчением воскликнул начальник штаба. Они перешли к северной троне, туда, где несколько недель назад какой-то остряк из Чикаго поставил знак с надписью: «47-й полк и штат». Дождь поутих, затем внезапно прекратился, и на мрака джунглей появился джип. Из него вышел генерал Уэстерфелдт, за которым выскочили Хейли в заломленной на затылок гарнизонной пилотке и Ходл, угрюмо уставившийся под ноги. Когда Дэмон и Дикинсон подходили к ним, Хейли говорил:

– Если позволит погода, завтра мы сможем поднять в воздух все наличные самолеты. Ангелы не сделают большего.

Уэстерфелдт повернулся к Ходлу.

– Как дела у нас сейчас?

– Согласно ведомостям у нас имеется двухсуточный запас снабжения, - ответил монотонным голосом начальник отдела тыла.

– Двое суток… - Уэсти уставился на него с таким видом, будто майор ударил его по лицу. - Хэл, - повернулся он к Хейли, - вы должны поднять самолеты завтра во что бы то ни стало…

– Если это возможно, мы поднимем. В лучшем виде. - Хейли одарил всех своей сверкающей улыбкой офицера военно-воздушных сил и картинно поднял руку. - Что вы приуныли, друзья, не так уж страшен черт, как его малюют. Какой-нибудь выход всегда найдется.

«Разве ты можешь понять все это, ты, придурковатый авиаболтун!» - хотелось крикнуть Дэмону. Он ненавидел Хейли всей душой, его слишком быстрое продвижение в чинах и должностях и эту наплевательскую небрежность, которую приобретают, летая над кровью, грязью, и смрадом болот на высоте девяти тысяч футов… Но генерал не сказал Хейли ни слова. Он только посмотрел на него, его губы зашевелились, но он не произнес ни единого слова. Хейли вскочил в джип и, скользя и заносясь на поворотах, помчался мимо санитаров с носилками.

– Генерал, я хотел бы доложить вам один план, - торопливо произнес Дэмон.

– Что? Хорошо, поедем вместе со мной. Дик, что слышно от Коха?… Как у него дела?

– С четырнадцати ноль-ноль обстановка существенно не изменилась, сэр… Я только что получил донесение от «Зенита», - продолжал он сосредоточенно. - Они сообщают, что определенна могут выделить нам те два бронетранспортера, если мы сможем использовать их во взаимодействии с третьим батальоном четыреста шестьдесят восьмого полка на восточном конце взлетно-посадочной полосы…

Уэстерфелдт рассеянно кивнул. Его взгляд остановился на колонне раненых; наблюдая за ними, он потирал губы руной. Он ссутулился, кобура с пистолетом опустилась почти до колена, ее нижняя часть была залеплена грязью.

– Да, да, я думаю, мы так и сделаем. Надо будет посмотреть…

– Генерал, - повторил Дэмон, - я подготовил план, который мне хотелось бы доложить вам, если будет позволено. План переправы через Ватубу.

Уэстерфелдт отер пот с лица и недоуменно уставился на Дэмона.

– Вброд через нес не переправиться.

– Я знаю, сэр…

– А переправочных средств нет, нет никаких лодок, Сэм. Я пытался добыть что-нибудь в корпусе, пытался связаться с австралийками…

– Мы отыскали четыре туземных каноэ в хорошем состоянии, - перебил его Дэмон. Наблюдая за выражением лица Уэстерфелдта, он рассказывал ему о своей идее, стараясь сделать это как можно быстрее и понятнее. Генерал по-прежнему смотрел отсутствующим взглядом на тропу. - Их оборона в том месте слабее как рал потому, что река там глубокая. Мы произвели тщательную разведку. Они не ожидают нашего удара в том месте… - Дэмон перевел дух и сказал: - Мы смогли бы сделать это сегодня ночью.

Уэсти испуганно посмотрел на него.

– Ночная переправа? Сэм, это наиболее сложная операция, какую знает тактика…

– Понимаю, но…

– …И ты не можешь потребовать от ребят, таких… таких уставших, как эти, попытаться сделать что-либо подобное…

«Черт возьми, да они скорее пойдут на это, чем раз за разом идти в лобовые атаки на бункеры, прикрывающие взлетно-посадочную полосу», - чуть было не сказал Дэмон, но вовремя сдержался.

– Они справятся с этим, - заверил он поспешно. - Если мы переправимся в том месте, то получим возможность вклиниться в их позиции, прорваться к берегу и выйти в тыл миссии, к обороне взлетно-посадочной полосы. Мы разорвем на части весь их фронт.

Взгляд Уэстерфелдта по-прежнему был прикован к тропе; его лицо было как восковое, вся кровь отхлынула. Щеки и шея блестели от пота. Он покачал головой.

– Я не знаю, Сэм. Это очень рискованно. Страшно рискованно. Всего четыре туземные лодки…

– Генерал, я уверен, что мы справимся. Ведь это единственный шанс.

Уэсти зажмурился и безразлично махнул рукой.

– Ладно, ладно, Сэм, - ответил он раздраженно. - Дай мне подумать об этом. Дай мне немного подумать… - Повернувшись, он обратился к Дикинсону, продолжавшему разговаривать с Ход-лом: - Дик, свяжитесь, пожалуйста, с Бартом Кохом и узнайте насчет людей Острова… Боже, я не знаю… - пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Он снял каску, обтер лицо. - Проклятая… вонючая дыра…

Его слова заглушили пронзительные вопли. Все сразу же повернулись туда, откуда они доносились. По тропе на носилках несли раненого солдата, который, схватившись руками за голову, издавал ужасные, душераздирающие вопли.

– Эй вы, кто там! - крикнул Уэстерфелдт. - Неужели нельзя дать ему что-нибудь, чтобы он успокоился?

Санитары оглянулись на них, и один из них ответил:

– Господи боже, да я уже сделал ему два укола…

Уставившись взглядом в землю, Дэмон слушал генерала, который начал рассуждать по поводу донесения о контратаке, проведенной японцами из рощи на батальон Бопре. Он не согласится на форсирование реки, Дэмон понял это; он будет тянуть и тянуть, пока не станет поздно. Последнее время генералу требовалось все больше и больше времени, чтобы принять какое-нибудь решение. Вот сейчас он занялся тем, что,начал наблюдать за этим медленным шествием раненых и изувеченных, направлявшихся к длинным зеленым палаткам, разбитым в роще за просекой. Дэмон заложил большие пальцы рук за пояс и подумал: «Я должен убедить генерала. Я должен это сделать, даже если он рассердится на меня. Еще один такой день, как сегодня, и…»

– …Он говорит мне, что не взял бы на себя ответственность! - качая головой, сердито ворчал Уэсти. - Чего он добьется таким поведением? Я знаю Бопре с той поры, когда он был сорвиголовой, младшим лейтенантом в Бейли. Да понимает ли он, что всему есть предел и моему терпению тоже? Еще одно слово, и он очутится на пути в Австралию…

В непроницаемой бархатной тьме ночи противоположный берег казался очень далеким. На поверхности реки не было видно ни мерцания, ни ряби; она представлялась бездонной пропастью, темной бездной, доходившей до самого центра земли. Лежа на животе, Дэмон повернул голову вправо и пробежал взглядом но едва различимым каскам, как глиняные горшки, торчавшим в кустарнике. Влажная, мягкая земля, на которой он лежал, казалось, плыла куда-то, поворачивая его на спину, каски тоже почему-то покачивались. Головокружение. Это - головокружение, он болен, голова раскалывается на части. Он где-то заразился. Лежавший рядом капитан Ваучер поднес руку к лицу, видимо пытаясь рассмотреть, который час. Дэмон тупо уставился на него. Через несколько минут многие из них умрут, может быть, даже все. Через три часа все это закончится. Сам он будет мертв или ранен; все пройдет успешно или окончится провалом; бесталанный, недисциплинированный офицер, подлежащий военному суду, он будет с позором отправлен домой. Кто дал ему право начать все это?…

Во второй половине дня они тщательно подготовились к переправе, и Дэмон, оставив за себя Бена, в сумерках пошел в штаб бригады. Уэсти, держа в руке пачку донесений, сидел на краю койки. Пот заливал ему глаза; похоже было, что он вот-вот свалится.

– Привет, Сэм. - Его широко раскрытые глаза слезились. - Как твои люди? Только говори мне правду.

– А что, все нормально, генерал. Они…

– Только что звонил Дик, он находится у «Барсука». - Его нижняя губа затряслась, он прикрыл рот ладонью. - Вильгельм докладывает, что его люди выдохлись и наступление невозможно.

Дэмон глубоко вздохнул.

– Генерал, нельзя ли мне доложить об этой переправе еще раз? Я убежден, что нам удастся форсировать речку. - Он снова начал рассказывать о своем плане, останавливаясь на различных деталях, но резко оборвал свою речь, когда увидел, что Уэстерфелдт покачнулся и, чтобы не упасть, вцепился в противомоскитную сетку. - Генерал, что с вами?

Уэстерфелдт медленно потер себе живот одной рукой.

– Я очень плохо чувствую себя. Небольшая лихорадка. Ничего, пройдет. Продолжай. - Он устремил свой взгляд в пространство через откинутое полотнище палатки. - Право, я не знаю, Сом. Мне по-прежнему не нравится все это.

– Генерал, это наш единственный шанс. - Жестикулируя, Дэмон наклонился вперед. - Если бы только вы смогли выделить достаточно боеприпасов для минометов, чтобы прикрыть пашу переправу, мы управились бы с этим.

– Мы не можем позволить себе снова нести потери. Мы просто не выдержим этого, Сэм…

– Но мы обязаны попробовать переправиться через реку. Дальше так продолжаться не может. Состав рот сократился до шестидесяти - семидесяти человек, большинство солдат больны. Мы обязаны пойти на некоторый риск!

– Не знаю. Не знаю… Дэмон встал.

– Уверяю, у нас получится. Мы переправимся. Вы должны разрешить мне сделать это!

– Я… - Уэсти как-то сразу осунулся, сломился. Обхватив голову руками, он начал качаться вперед и назад, плечи у него затряслись. - О господи! Я не могу смотреть на них. Мои ребята… Я больше не могу смотреть на них! Господи, помоги мне, я просто не знаю…

Дэмон постоял над ним, в отчаянии огляделся. В палатке и на расстоянии слышимости за ее пределами никого не было. Он протянул руку и схватил генерала за плечо.

– Разреши мне сделать это, Уэсти. Сейчас же. Скажи хоть слово!

Зазвонил телефон. Пошатываясь, Уэсти с трудом поднялся на йоги, лицо у него позеленело.

– Должно быть, это Дик.

Дэмон отступил назад. Качаясь из стороны в сторону, генерал подошел к столу и, придерживаясь за край одной рукой, склонился над телефоном.

– Я свяжусь с тобой позже, Сэм. Лучше подождать с этим. Я подумаю, переговорю с Диком…

Дэмон возвратился на командный пункт, кипя от ярости и разочарования. Бен, Фелтнер и другие поджидали его в блиндаже. По-видимому, все было написано у него на лице, но Бен все-таки спросил:

– Как наши дела?

– Не смог убедить его. Он болен. Боится предпринимать что бы то ни было.

– А как дела у Коха и Бопре?

– Никакого продвижения. Выдохлись, пройдя от тридцати до сорока ярдов.

– Плохо.

– Да, хуже некуда.

– Болван проклятый, неужели он не понимает, что нам грозит? - Бен отколупнул засохшую грязь с тыльной стороны руки. - Ну и черт с ним, будь я на твоем месте, я знаю, что сделал бы…

– Но ты не на моем месте, - ответил Дэмон резко.

– Спокойно. - Бен сунул ему в руки коробку с сухим пайком. - На-ка, слопай этот курочек динозавра, нашпигованный витаминами. Поддержи свои силы.

Слушая их разговор, Фелтнер чувствовал себя очень неловко. Никто не позволял себе так разговаривать с командиром полка, да и сам полковник никому не отвечал таким тоном. Дэмон подмигнул ему, надорвал конец плоской серовато-коричневой картонной коробки и вытряхнул из нее коробочку грязно-желтого цвета. Бен задумчиво вертел в руках свою коробку с пайком.

– Как ты думаешь, сколько вот таких штук валяется на продовольственных складах? Вероятно, сотни миллионов.

– Да, и знаешь, большую часть этого добра производит Том-мин дядюшка.

– Шутишь?

– Какие шутки. Фирма «Эри контейнер». Он наживает на них миллионы. Миллионы!

– Рад за него.

– Вот, вот. Он скоро станет каким-нибудь важным правительственным чиновником с окладом один доллар в год.

Дэмон испытывал какое-то злобное удовлетворение, сидя вот так, скорчившись, изнемогая от жары, в вонючем, полузатопленном блиндаже на побережье Папуа, вылавливая ложкой на консервной банки эту холодную студенистую мешанину из мяса и овощей и думая о дяде Эдгаре, который сидит себе в своем чистом, хорошо освещенном кабинете, подшучивает над Артуром Хедли (Уэллс Никерсон умер в 1938 году от сердечного приступа), поглядывает на длинный, застекленный фасад фабрики и разговаривает по телефону с Сомервеллом и Дональдом Нельсоном. Да, там, в тылу, хорошая жизнь - жизнь контрактов, повышений курса ценных бумаг, радужных бескрайних перспектив…

В блиндаж вошел сержант Чемберс вместе с солдатами патруля и начал докладывать Бену, а Дэмон наблюдал за их лицами. Все они дошли до красной черты. Признаки знакомые: унылый, отсутствующий взгляд, провалы в памяти, бессвязная речь, вспышки беспричинной ярости, тревожный рост случаев нервных расстройств на почве трудностей фронтовой обстановки. Трэнрок Меррик называл это трусостью. Но непрерывные бои со временем делают боязливым любого человека, любого живого человека. Можно ли здесь провести разграничительную черту? Изнурение, отчаяние или крушение воли - не все ли равно, что именно?

Раздался телефонный звонок, и Мейгс доложил:

– Это «Лось», полковник.

Дэмон вскочил на ноги, схватил трубку с легким раздражением.

– «Рысь» слушает.

– Алло, Сэм? Это Дик. Тебе надо немедленно прибыть сюда. Генерал заболел.

– Что с ним?

– Он бредит. Сейчас здесь находится врач Нэйт Уэйнтрауб. У генерала лихорадка, температура подскочила выше ста четырех, он совершенно ничего не соображает. Нэйт говорит, что он подцепил одновременно малярию и тропическую лихорадку. - Резкий голос Дикинсона, с акцентом уроженца Новой Англии, стал хриплым от волнения. - Меня беспокоит создавшееся положение, Сэм. Я хочу созвать совещание всех командиров полков и батальонов и их заместителей. Думаю, так будет лучше.

О господи! Еще одно совещание! Опять бесплодные споры и сумятица, в результате которых по всей бригаде расползаются страхи, как масляное пятно по воде. Бен, Фелтнер и другие наблюдали за ним со скрытым, напряженным ожиданием, хватавшим за сердце. Дикинсон продолжал говорить что-то о минометном обстреле боевых порядков на участке батальона Бопре, но Дэмон не слушал его. Он рассеянно смотрел на лица находившихся в блиндаже, а в его голове в это время отчетливо мелькало: «Бредит… Температура сто четыре…»

– Что вы, Дик, это невозможно, - с неожиданной для самого себя уверенностью произнес Дэмон. - Об этом не может быть и речи. Мы должны осуществить переправу. Вы ведь знаете о ней все, не так ли?

– Как? Нет… Какую переправу?

– Да здесь, через Ватубу. Генерал дал окончательное согласие. В пятнадцать ноль-ноль, сегодня. Мы начинаем в двадцать два тридцать. Он как раз собирался позвонить мне относительно огневой поддержки.

– Ночная атака?

– Совершенно верно. Он сказал, что намерен отдать боевой приказ «Барсуку» о начале атаки в это же время, а Коху - об отвлекающих действиях. Разве он не говорил с вами об этом?

Фелтнер смотрел на Дэмона, оцепенев от ужаса; Бен напряженно улыбался, глаза его сверкали.

– Разве он не говорил вам об этом, Дик? - допытывался Дэмон.

– Не-е-ет… Как я уже сказал, только я возвратился от Вильгельма, как навстречу мне бежит Олби и докладывает, что генерал лежит без сознания. На койке. Я просто не знаю… здесь у него на столе есть какие-то заметки, но я не могу…

– Не беспокойтесь, Дик, - прервал его Дэмон. - Действуйте решительнее… и знаете что, запишите, я продиктую. - Закрыв глаза, он, импровизируя, экспромтом, продиктовал текст боевого приказа.

– Сэм, я не думаю, что люди Вильгельма способны на сколько-нибудь серьезные действия, - озабоченно заметил Дикинсон. - К тому же ночная атака…

– Все будет в порядке. Вы только скажите им, чтобы они наделали побольше шума: японцы падки на эту старую приманку. Если им удастся оттянуть на себя хоть немного сил с берега реки, это уже помощь.

– Но двадцать два тридцать… Сможете ли вы подготовиться к этому времени?

– Конечно, - оживленно ответил Дэмон. - Мы уже несколько часов как готовы. Я уверен, все пройдет хорошо, Дик. Вы только действуйте решительнее. К двадцати одному тридцати или около этого пошлите нам шестьдесят мин для минометов, хорошо? Мы прорвемся на широком фронте, можете не сомневаться.

Дэмон передал трубку Мейгсу. Вот так! Прямое невыполнение приказа. Нет, фактически еще хуже: он выдумал приказ, он незаконно взял на себя командование. Ложные заявления, неповиновение, мятеж, насколько он понимает все это. Ну что ж, пусть так. Достаточно, хватит! Эта бессмысленная бойня должна быть прекращена прежде, чем они все свалятся с ног или будут убиты. В течение многих и многих лет он был хорошим солдатом, исполнительным и послушным подчиненным, а теперь больше не может. К чертовой матери! Если эти молодые ребята - небритые, грязные, больные, напуганные - могли все эти ужасные дни лезть на японские пулеметы, то и он может ради них подставить под удар свою изменчивую карьеру. Это не так уж много.

– Ну что ж, - сказал он вслух. - Приказ слышали? Действуем как запланировано. «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг» ⁷⁰

Фелтнер лишился дара речи. Бен яростно чесал пальцами свою наголо остриженную голову.

– Черт возьми, Сэм! Ты, кажется, влез в это дело обеими ногами, правда?

Дэмон кивнул.

– Они тебя так шугнут обратно в Сан-Франциско, что от тебя всю дорогу только дым будет валить.

– Возможно.

Бен беззвучно расхохотался:

– Вот это да! Ты такой же непослушный ребенок, как и я. Все время хочешь быть дисциплинированным, степенным, живущим по уставу, но у тебя ничего не получается. Ты просто сумасшедший.

– Да, сумасшедший, - согласился Дэмон.

– Думаешь, нам это сойдет с рук?

– Сойдет, если Уэсти не начнет снова командовать. И если мы переправимся.

– Да, все будет зависеть от этого, верно? - Бен встал, надел каску, сдвинул ее до самых глаз. - Итак, все готово к операции «Смерть».

– Не называйте ее так, подполковник, - запротестовал Фелтнер.

Бен подмигнул ему с серьезным видом:

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать, дружище…

Молчаливые джунгли угрожающе прижались к земле. Ждать осталось недолго. Еще десять минут. Скоро люди начнут умирать только потому, что он принял такое решение. К черту это, сейчас нельзя думать так. Думай о другом. Все должно пройти как задумано. Пусть оно висит на волоске, все равно должно получиться. Должно. Перед началом Дэмон подвесил к кольцам плечевых ремней две ручные гранаты, закинул за спину «спрингфилд», собрал всех находившихся поблизости офицеров и сержантов - ни для чего иного времени не оставалось - и откровенно сказал им: «То, что мы собираемся предпринять, дело нелегкое. Я не любитель дешевых и громких фраз. Но это наш единственный шанс. Судьба каждого солдата в бригаде зависит от того, что мы обязаны сделать это. И мы сделаем. Все».

Наверху, там, где река была уже, началась перестрелка, небо за лесом осветилось мерцанием отдаленной ракеты. Дэмон тревожно смотрел на противоположный берег. Это могло насторожить боевое охранение на том берегу, но игра стоила свеч. Может быть, эта стрельба оттянет туда часть сил противника. Ему показалось, будто его голова куда-то плывет: головокружение здесь, во влажном мраке, стало сильнее. Малярия давала знать о себе все больше и больше. Да. Руки его тряслись, и весь он обливался потом. Но он не должен свалиться. Нельзя!

Минуты казались теперь такими длинными: весь день, пока «ни оснащали лодки веревками, а саперы и подрывники с медлительной осторожностью подносили бревна и доски для настила переправы, время мчалось быстро, как на скачках. Теперь же оно тащилось возмутительно медленно. Солдаты в пулеметном гнезде позади него возбужденно перешептывались. Может, японцы и заподозрили что-нибудь, но они ничем не показывают этого. Головокружение, ощущение падения куда-то вниз усилилось, появилась тошнота. Дэмон стиснул зубы, сцепил руки под подбородком. Он сам напросился, сам организовал и привел в действие эту операцию, плохо это, хорошо ли, но теперь ничего не остается, кроме как довести ее до конца.

Дэмон посмотрел на часы. Секундная стрелка начала свой бег по левой половине циферблата. Она быстро отсчитывала секунду за секундой, и они теперь снова понеслись в стремительной скачке. Оставалось пять, четыре, три, две, одна секунда. Ноль. Позади раздался лающий звук вылетавших из миномета мин, а секундой позже - оглушающий треск пулеметов. Трассирующие нули, перекрещиваясь, рассекали воздух горящими линиями. На противоположном берегу появились ответные синевато-белые вспышки из дул пулеметов. Дэмон вскочил на ноги, вцепился в грубо отесанный борт туземной лодки. Они быстро подтащили ее к реке, вошли в воду по пояс, потом по плечи. Держась за борт, Дэмон ощупью выбрался обратно на берег. Торопливо, ругаясь и толкая друг друга, солдаты влезали в лодку. Наконец кто-то спокойным, уверенным голосом приказал: «Вперед! Разматывай!» - и лодка скользнула на стрежень; низко пригнувшись, сидящие в ней яростно гребли.

– Веревка! - крикнул Дэмон. - Кто держит веревку?

– Я держу, - ответил ему кто-то, стоявший рядом. Сильнейший приступ головокружения; почти потеряв сознание,

Дэмон опустился на одно колено.

– Что с вами? - спросил чей-то голос и с оглушающей силой продолжал отдаваться эхом в его воспаленном мозгу: «…с вами?… с вами?…» Это плохо. Он не должен свалиться. На противоположном берегу одна за другой глухо взрывались мины. Высоко над рекой повисла ослепительно-желтая ракета. От неожиданности Дэмон едва перевел дыхание. Вот они, все шесть лодок, на середине реки как на ладони; вода под ударами весел вскипает белыми водоворотами. Трасса пулеметного огня с противоположного берега впилась в одну из лодок. Дэмон крикнул во всю мощь своих легких:

– Сбить ее! Сбить!

Ракета погасла. С того берега открыли шквальный пулеметный огонь. Замигал фонарик - две вспышки, еще две; солдаты изо всех сил начали выбирать веревку, лодка быстро заскользила обратно к ним. Раскаты взрывов и грохот стрельбы окутали их стеной, не давая возможности ни видеть, ни слышать. Стоявший рядом с ним солдат застонал и, корчась от боли, упал прямо в грязь. Лодка врезалась в прибрежный ил. Теперь и его очередь. Дэмон с трудом перелез через борт лодки, за ним последовали другие. Он прополз вперед, на нос, нащупал веревку: она была мокрая, туго натянутая.

– Готово! - крикнул кто-то.

Дэмон выхватил из набедренного кармана фонарик и дал сигнал. Трассы пулеметного огня, подобно маленьким оранжевым кометам, рассекли воздух у его головы, и он быстро пригнулся. Почувствовал, что лодка начала двигаться. Но медленно. Чертовски медленно. За его спиной раздались глухие всплески: дна солдата, наполовину высунувшись за борт, бешено гребли. Должно быть, нашли весла на дне лодки. Дэмон приподнялся, подался вперед и, схватив двумя руками веревку, начал тянуть ее. Слева появился водяной гейзер с сероватым плюмажем и медленно осел. Легкий миномет. Впереди слышались разрывы ручных гранат, глухие на фоне трескотни винтовочных выстрелов. Оли продвигаются. Хорошо. Дэмон заметил, что давно уже сдерживает дыхание, и сделал глубокий выдох. А вот и берег, несколько человек тянут веревку. Слава богу, дошли. Дэмон выпрыгнул из лодки, упал ничком в грязь, с трудом поднялся на ноги. Лодка, уже пустая, медленно удалялась к своему берегу. С других лодок высаживался второй эшелон. Пробравшись сквозь густой кустарник, Дэмон свернул влево и неожиданно свалился в какую-то яму. Ушиб колено и пах. Он понял, что лежит на чьем-то теле, неприятном, скользком. Надо встать. Он должен подняться на ноги. Превозмогая боль, он выкарабкался из ямы и пошел вперед. Здесь им надо окопаться, скоро сюда ринутся японцы с верховья реки, надо сдержать их натиск, иначе все это кончится провалом. Дэмон остановился, но увидел, что его солдаты решительно продвигаются вперед. Он ощутил прилив гордости. Она охватила его с такой силой, что, казалось, сердце разорвется на части. Они выполнят задачу. Все идет хорошо. Теперь он был абсолютно уверен в этом. Кто-то спокойным голосом громко командовал. Кто же это? Слова доносились до его слуха, как звуки падающих с листьев капелек росы, как звуки брошенных в глубокий колодец камешков, отдаленные, едва слышимые, а затем пропадающие. Их заглушают поднявшиеся вокруг него ледяные стены. «Боже мой, при чем здесь стены, какие стены?» Дэмон а трясло крупной дрожью, он бормотал какие-то слова, которых сам не мог понять.

Он прислонился к дереву, схватил рукой покрытый шершавой корой ствол. Его рвало. Он изо всех сил тужился, и ею снова рвало. Земля под ногами качалась, уходила из-под него, как скользкие волны. Никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. Даже там, на горе Мальсэнтер. Даже в Удае. О боже, Удай! Ему надо продвигаться. «Господи, не дай мне свалиться, - бормотал он, стуча зубами. - Это все, что я прошу у тебя».

– Полковник! Полковник…

Широкое, с крупным подбородком лицо, широко расставленные глаза, черное от глубоко въевшейся грязи и пота лицо. Лицо, которое ему так хорошо знакомо. Или только кажется, что знакомо? Глаза весело сверкнули. «Господи, наступит ли когда-нибудь день?»

– Полковник, вы ранены?

– У него сильный жар, Уолли, он весь горит. Полковник! он узнал этот голос. Голос ему знаком. И лицо. Но имя все время ускользает. Головокружение усилилось, его сотрясал болезненный, лихорадочный озноб, отнимающий остатки сил, но голос, за который цеплялось его сознание, каким-то образом помогал. Только бы выдержать, не свалиться совсем…

Убийственный шквал огня. Это «намбу». Очень близко. Он лежит. Кто-то повалил его. Лежит на чем-то мягком, мокром, пахнущем гнилью, машинным маслом и мускатным орехом. На его плечах чья-то рука. Взорвалась ручная граната: огненная оранжевая вспышка, фантастические тени. Еще одна. От оглушительного грохота разрывов гранат отвратительная, липкая пелена начала рассеиваться. Теперь ему невыносимо холодно, он погребен под обломками ледяных труб, в которые превратились его кости, но окружающий мир медленно, нерешительно проясняется: далекий и остывший, будто возникающий из эфира. Другой, настоящий мир с ясно очерченными устойчивыми предметами. Перепутанные ветви, листья, ползучие растения и… встревоженно смотрящий на него Фелтнер. Слава богу!

– Полковник…

– Окопы, - произнес он слабым голосом. - Роют ли они?…

– Вы нездоровы, полковник?

– Здоров! - раздраженно отозвался Дэмон. Его зубы стучали так сильно, что он не мог их стиснуть, но сознание было ясным. Слава богу: это все, о чем он просил. - А одиннадцатая рота окапывается вдоль той линии обороны?

– Так точно. Все идет по плану. На всех участках полный успех.

– Хорошо. Тогда пошли.

Доносившийся с соседнего участка реки грохот был ужасным: частый огонь стрелкового оружия слился в сплошной, непрерывный гул. «Давай, давай, Бен, - подумал он, - разрывай их на части». И тут же понял, что высказал это вслух. Фелтнер широко улыбнулся, на его лице появилась забавная гримаса облегчения.

– Все идет хорошо, полковник! Мы справимся…

– Конечно, справимся.

Участок, на котором находился Дэмон, был ключевым. Он поспешил к переднему краю и увидел, как в темноте ритмично нагибаются и выпрямляются фигуры солдат, повсюду мелькают лопаты. Рядом с ним занимало позицию пулеметное отделение: первый номер устанавливал треногу так, чтобы механизм горизонтальном наводки стоял ровно, укреплял башмаки сошек, утрамбовывая мягкую землю вокруг; нагнувшись над ним, второй номер сноровисто вставлял в паз вертикальный шкворень, крепящий пулемет к треноге; подносчик патронов аккуратно приладил темно-зеленую коробку с лентой у приемника пулемета и быстро продернул медный наконечник ленты в приемник. Никакой суеты, никаких ошибок. «Да, они научились, - с приятной гордостью подумал Дэмон, - они научились своему ремеслу, стали настоящими солдатами».

Окутывавший их мрак медленно, очень медленно рассеивался. Сквозь лес начало пробиваться едва различимое, серебристое, словно припорошенное, сияние. Это взошла луна. Но теперь она будет работать на них. Дэмон опустился на одно колено и оперся рукой о ствол дерева. Местность перед ним шла слегка на подъем, и тропа - прекрасная сухая тропа, которой пользовались японцы и которую теперь оседлали они, - призрачно-серая в лунном освещении, уходила в глубь рощи; росшие по ее сторонам пальмы возвышались как грациозные опахала из перьев. Капитан Том Кийз, командир одиннадцатой роты, широко взмахнул рукой с обращенной вниз ладонью. По этому сигналу открыли огонь короткими звонкими очередями пулеметы. Теперь, когда лунный свет начал пробиваться между стволами деревьев, Дэмон увидел бегущие силуэты и услышал резкие дикие крики, похожие на крики раненых животных.

Пулеметы застрекотали по всей линии окопов. Дэмон поднял винтовку и прицелился в стремительно бегущие, освещенные лунным светом фигуры и ощутил издавна знакомый, резкий толчок приклада в плечо. Высоко над ним переплетались следы трассирующих пуль; извиваясь, как лента серпантина, впереди упала перебитая пулей плеть лианы. Он не слышал никаких звуков. Японцы приближались, спотыкаясь, размахивая оружием, их рты были широко раскрыты в крике, но Дэмон ничего не слышал. Он продвигался вперед как под колпаком, под какой-то завесой тишины и спокойствия, окутывавшей его в любом бою. Израсходовав одну обойму, он вставил новую, сразил двух убегающих японцев, перенес прицел на высокого стройного офицера, который, широко расставив ноги, стоял между двумя деревьями и обеими руками стрелял из двух пистолетов. Офицер резко дернул головой, словно его ударили бичом, повалился наземь и исчез где-то в кустах.

Потом движение в роще прекратилось, казалось, она опустела. Пулеметный огонь стих, и в сознание Дэмона снова ворвались лавина звуков, смешение воплей, отдельных винтовочных выстрелов, проклятий и команд. Дэмон пополз к окопу, в котором стоял, торопливо говоря что-то связному, капитан Кийз.

– Как у вас дела?

– По-моему, все хорошо. Взводу Фелапа сильно досталось. Если они попытаются атаковать еще раз…

– Они попытаются, можете не сомневаться. Но теперь атаковать приходится им. Нам так выгоднее, верно?

– Никаких сомнений. Только бы у них не оказалось танков.

– Не беспокойтесь. Если бы танки были, они давно ввели бы их в бой.

Луна поднялась выше, тропа и роща осветились дрожащим молочным светом. Саперно-подрывной взвод навел через Ватубу понтонный мост, прибыли команды с боеприпасами, а санитары-носильщики со своей жуткой ношей переправились но нему на тот берег; связисты протянули телефонную связь. Японцы снова атаковали. Это была плохо организованная стремительная атака силами около роты, но окопавшиеся американцы скосили их огнем; уцелевшие скрылись во мраке леса. От «Лося» не было никаких известий. Дэмон съел полбанки сыра из пайка и отложил ее в сторону. Озноб у него уменьшился, но слабость снова наплывала волнами. Поминутно вытирая лицо, жмурясь, борясь с приступами головокружения, он ходил взад и вперед около окопа, в котором разместился командный пункт. Он обязан продержаться. Еще бы три-четыре часа. Пока все еще висит на волоске. Переправа прошла удачно; левый фланг обеспечен - они смогут отбить еще десяток таких контратак, если японцы будут проводить их разрозненными подразделениями и неорганизованно, как эту последнюю. Но на участке вырвавшегося вперед Бена, позади и сбоку от него, был один длинный, открытый для удара фланг. А вдруг японцы бросят пару рот в промежуток между взлетно-посадочной полосой и миссией прежде, чем Бен сможет зайти в тыл и захватить эту возвышенность? Нет, они не сделают этого, они сейчас в смятении. Они могли бы…

Он уверен, этого не произойдет. Он чувствовал это всем своим существом. В роще перед ними начали с грохотом рваться мины, и он спрыгнул в окоп рядом с Кийзом, который висел на телефоне, требуя прислать патронные ленты для своих тридцати-миллиметровок. Присев в уголке окопа, Дэмон прислушался к слабо различимым звукам боя, доносившимся с низовья реки: они были спорадическими, какими-то неопределенными, будто одна из сторон отрывалась от противника; однако полной уверенности в этом не было. Лунный свет падал на все вокруг плоскими серебряными бликами. Если бы только можно было узнать что происходит в действительности? Все это похоже на игру в шахматы с завязанными глазами или на ту дурацкую игру «Ты там, Мориарти?», в которую играют австралийцы. В лей два игрока с завязанными глазами подают друг другу левую руку, и один из них задает этот вопрос; услышав ответ, произнесенный приглушенным голосом, он замахивается свернутым и трубку журналом, стараясь ударить им невидимого противника по голове…

В полосатом, как шкура зебры, сумраке, сотканном из лунного света и теней, возникла неясная фигура: тощий, судорожно глотающий воздух солдат.

– Это командный пункт? Где Дэмон? Дэмон поднялся.

– Я здесь, сынок.

Это был Джексон. Белки его глаз сверкали из-под каски, тяжело дыша, он опустился на колени у края окопа.

– Мы прорвались туда. К берегу. Дошли до самого пирса… - Он внезапно замолчал, у него вырвался смех, похожий на всхлипывание. - Полковник, они драпают!

– О ком ты говоришь?

– Пытались улизнуть на двух баржах. Все их большое начальство. Мы захватили всех, прямо у пирса… Я сам застрелил их генерала!

К ним приблизились солдаты, столпились вокруг Джексона.

– Генерала? - удивился Дэмон. - Ты уверен в этом, Джексон?

– Абсолютно уверен, полковник! Тип с таким пузом может быть только генералом… Провались я на этом месте! Вот, посмотрите на его поганую саблю. - Он протянул руку: на длинном изогнутом эфесе сабли Дэмон увидел сверкающие, как змеиные глаза, драгоценные камни. - Ваучер захватил все их документы и барахло. - Он передал самурайскую саблю Дэмону. - Это для вас, полковник. Сувенир, еще тепленький. Мы застигли этих косоглазых ублюдков врасплох, сонных. - Он снова засмеялся жестким, натянутым смехом. - Да! Одного за Миллиса, одного за Брауна и одного за Гантнера… Ох, ну и дали же мы им по мозгам! Они сломались, и вовсе не потому, что бездельничали, должен вам сказать…

– Все это очень хорошо, Джексон, - перебил его Дэмон. - А теперь скажи, как там насчет разворота для охвата?

– Что? Ах, да! Подполковник Крайслер приказал передать вам, что мы поворачиваем на запад, в направлении на миссию. Японцы оказывают лишь незначительное противодействие.

– Замечательно. Передай ему, пусть не задерживается.

– Слушаюсь, полковник! - Он встал, с сияющим видом посмотрел на собравшихся вокруг него солдат. Ему явно не хотелось покидать эту небольшую, восхищенную аудиторию. - Ох, если бы вы видели, как мы пригвоздили этих косоглазых! - воскликнул он. - После всех этих долгих месяцев мучений… Мы за все расплатились с ними…

Ноги подкашивались. Дэмон сел прямо в грязь, положил самурайскую саблю на колени. Наблюдая, как Джексон удаляется по тропе, он внезапно почувствовал, что вот-вот расплачется. Совсем как старик, который не может сдержать слез…

Он нарушил все правила. Незаконно принял на себя командование; без артиллерийской подготовки и соответствующих средств осуществил ночную переправу через реку, не имеющую бродов, и теперь, глубокой ночью, наступает на укрепленные позиции. Но ведь бывают случаи, когда приходится отказываться от всех книжных правил. Такое, возможно, случается один раз за всю войну. Может, и не следовало этого делать, кто его знает. Но у них не было выбора.

К тому же эти японские дневники. Дневники, над которыми он просидел не одну душную ночь; эти написанные бисерным почерком неровные колонки, полные нарастающего изнеможения и отчаяния. Он прав, он верно понял их: японцы тоже выдохлись до предела…

Боже, как он слаб! Так слаб, что боится даже попробовать встать с этой вонючей, мокрой трясины. Но зато он может теперь подумать, что предпринять дальше. Ему следует оградить себя от обвинения в уголовном преступлении.

Он выхватил телефонную трубку из держателей, резко покрутил рукоятку вызова.

– Говорит «Рысь». Соедините меня с «Лосем».

Сначала в трубке раздавался только сильный треск и гудение, затем послышался голос Дикинсона, нервный и резкий:

– «Лось» слушает. Что у вас?

– Как чувствует себя Уэсти?

– Как вам сказать… Он по-прежнему почти без сознания, Сэм. Вы же знаете, малярия - довольно серьезная болезнь.

Дэмон устало улыбнулся:

– Да, я знаю, Дик. Мы сегодня съехали с квартиры, ничего не заплатив за нее. Позиция обеспечена. У наших друзей все ползет по швам. «Росомаха» выкупалась, повернула за угол и вот-вот преклонит колени. Полагаю, вам понятно, что я имею в виду?

– Неужели это правда? - Голос Дикинсона дрожал от изумления. - Вы имеете в виду, что они захватили плацдарм на…

– Вот именно, Дик. Они развернулись для охвата. Бен захватил врасплох много старших офицеров, пытавшихся улизнуть на баржах в западном направлении. Перестрелял их всех. Атаки на наш левый фланг были неорганизованными и слабыми. Все они отбиты. Теперь вот что: вы привели «Дикобраза» в готовность к утреннему танго, о котором мы говорили?

– Но, Сэм… - короткая пауза. - Они смертельно устали…

– Мы устали не меньше. И добились успеха. Послушайте, сейчас самое время начинать наступление. Именно сейчас. Нам никогда не представится другого такого случая, как этот.

– Ну ладно, если вы считаете, что… Но…

– Я же говорю вам, мы держим их за горло, я чувствую это! Бросайте в бой все. Последние два танка, бронетранспортеры, решительно все. Мобилизуйте их, используйте все ваши права, но заставьте их продвинуться вперед.

– Хорошо, Сэм. Ладно. - Голос Дикинсона, казалось, стал тверже. - Я сделаю все, что в моих силах. Обещаю вам.

– Вот и хорошо. - Дэмон удовлетворенно улыбнулся. Его сильно тошнило, а голова болела так, что он почти ничего не видел. «Ангелы не сделают большего», - почему-то вспомнилось ему.

Клонившееся к закату солнце скрылось за горными вершинами, и рощу, в которой пролилось столько крови, окутала тень; налетавший с моря бриз порывисто шевелил ветви пальм. С трех сторон кладбища застыли угрюмые сомкнутые шеренги, люди смотрели в пространство невидящим взглядом. Бен Крайслер, стоя перед фронтом полка, осмотрел шеренги и перевел взгляд на миссию, на ее старые белые стены, пробитые снарядами и почерневшие от огня и взрывов, такие заброшенные и опустевшие. Крайслеру они показались символом всего пережитого в минувшем бою, символом отчаянных надежд, потерь, поразительной нереальности происшедшего.

Он перевел взгляд на помост, сооруженный из досок, положенных на пятидесятипятигаллонные бочки. Стоя на помосте, капеллан Унтереккер, коротышка с круглым, добродушным лицом, читал выдержки из библии. Его голос то ослабевал, то усиливался по мере того, как он переводил взгляд с библии на солдат.

Богослужение закончилось. Знамя тяжело скользнуло вниз до середины флагштока, и в душном тропическом воздухе раздались длинные пронзительные звуки горна.

Господи, да будет их сон безмятежным! Крайслер пробежал взглядом по уходящим вдаль рядам крестов, резко выделявшихся своей белизной на фоне опушки джунглей. Под крестами лежат те, кому не посчастливилось. Свелланд, в одиночку очистивший от противника два бункера, битком набитых свирепыми, истошно вопившими японцами; Петшек, сраженный японским снайпером «кукушкой»; Маршалл и ди Маестри, убитые взрывом мины при переправе через реку; Уэллс, раненный в первый день наступления и утонувший в болоте, и все другие, которых он никогда не встречал, погибшие до его прибытия в Моапора… Все это странно и, если хотите, жестоко. Они лежат здесь, далеко от родных полей, над ними две скрещенные палки и личный знак; убитые в момент или героизма, или трусости, или неведения, или бесчестья, по все одинаково убитые в момент недолговечного расцвета сил и возмужания.

Церемония подошла к концу. Капеллан Унтереккер спустился с помоста. Наступила короткая пауза, затем Сэм, которого поело госпитализации Уисти генерал Эйкельбергер назначил временно исполняющим обязанности командира дивизии, взобрался на бочки и скомандовал: «Вольно!» Шеренги расслабились, послышался неразборчивый шум голосов. Небольшое замешательство, затем дна офицера, по-видимому, Делтнер и Чейз, вручили Дэмону лист фанеры, который он повернул лицевой стороной от себя, держа его одной рукой. По рядам воинов прошел удивленный гул. Дэмон с минуту постоял молча, будто не совсем представлял себе, что говорить.

– Сегодня вы впервые собраны как дивизия, - начал он, отчетливо выделяя каждое слово. - Вы - это пятьдесят пятая дивизия. И в качестве вашей нарукавной отличительной эмблемы я выбрал саламандру. Не потому, что она наш постоянный маленький друг здесь, в тропиках, где нам приказано нести службу, а потому, что с древних времен саламандру считают неуязвимой для огня. Вот она припала к земле между двумя языками пламени и своей правой лапой попирает сломанную самурайскую саблю. Вы прошли сквозь огонь и добились победы.

Он замолчал и посмотрел на ряды, как будто хотел взглянуть в глаза каждому солдату, стоявшему в сомкнутом строю батальонов. Лицо было похудевшим, рубашка с влажными пятнами на складках висела на нем свободно; костяшки пальцев руки, которой он держал лист фанеры, побелели. «Дружище. Печальный Сэм, - подумал о нем Крайслер. - Сумасшедший несгибаемый романтик. Перенес на ногах приступ малярии, который свалил бы самого здорового буйвола. Упорно держался из последних сил и оставался в строю, пока не взяли последний бункер за взлетной полосой. Мы, стоящие здесь, остались в живых только

благодаря тебе, и никому другому. Того, кто не понимает этого, надо немедленно отправить на проверку умственных способностей. И подумать только, сейчас ты ведь мог находиться в Брисбене под арестом и ожидать военного суда…»

– Эта дивизия - наша дивизия - не имеет прославленной истории и традиций. Не имеют их и наши полки. Ни одна американская часть не имеет прославленной истории и традиций, берущих начало с тысяча семьсот семьдесят пятого года. Они были созданы за последующие сто пятьдесят лет. История нашей дивизии - дивизии «Саламандра» - только начинается.

Он опустил голову. Когда он снова поднял ее, его лицо было решительным и суровым.

– Эта война будет долгой и жестокой. Мы еще только начинаем воевать, только вступили на тернистый и кровавый путь, и ни один человек не знает этого лучше, чем вы, солдаты, стоящие здесь. Но самое важное, самое примечательное заключается в том, что горькие дни паники и отчаяния остались позади. Все происшедшее здесь показало, что у вас достаточно мужества не только для того, чтобы превозмочь нечеловеческие трудности, но и для того, чтобы побеждать.