"Однажды орел…" - читать интересную книгу автора (Майрер Энтон)

ГЛАВА 9

Красивое лицо только что появившейся в проходе мисс Поумрой было сегодня необыкновенно радостным, ее выбивающиеся из-под накрахмаленного колпака светлые волосы сияли, как золотой венец.

– О, у меня замечательные новости! - крикнула она своим мягким, чуть хрипловатым голосом. - Чудесные новости, и я хочу, чтобы сегодня все вы были хорошими, послушными, чтобы никто из вас не произнес ни одного сердитого слова. Война почти закончилась! Подписано перемирие! В одиннадцать ноль-ноль! - Вскинув левую руку и посмотрев на часы, она продолжала: - Десять минут назад. Вы только подумайте, десять минут назад подписано перемирие! - Она бросила «Франс-Суар» Уоррентону и, как в мольбе, сложила руки. - Одиннадцать часов. Нет, вы представляете, в одиннадцать часов, одиннадцатого числа и в одиннадцатом месяце! Это же потрясающе!

– Им надо было бы сделать это в одиннадцатом году, - мрачно заметил Маккаллоу. - Тогда все мы были еще слишком молоды, чтобы попасть в эту мясорубку. - Но его остроумное замечание утонуло в общем шумном веселье.

– Ну, а теперь вы пойдете за меня замуж? - спросил Хэнкок, красивый молодой человек, студент Гарвардского университета.

Мисс Поумрой ответила ему улыбкой и отрицательно покачала головой.

– Но вы же обещали, что выйдете за меня.

– Это вы обещали мне прекратить все эти глупости и быстро подняться на ноги, - отпарировала мисс Поумрой.

– А за меня выйдете? - спросил рослый и сильный лысеющий капитан со сломанным носом по фамилии Вейермахер. - Я ведь в более подходящей форме…

– Я не выйду ни за кого из вас, потому что не могу выйти за всех! - воскликнула Поумрой.

Ее слова вызвали возгласы протеста и одобрения, раненые обсудили несколько планов массовой свадьбы. Было решено, что палатный ординарец Том Стиллман - лучший жених, что Пекенбоу, этот бездельник из Христианской ассоциации молодых людей, сможет выступить в роли священника, а доктор Маркус будет посаженым отцом невесты; участники церемонии один за другим пройдут под аркой из скрещенных костылей, а что касается брачной кровати, то для этой цели можно…

– Стоп, стоп, довольно! - зашумела мисс Поумрой; от смущения она покраснела, что, однако, сделало ее еще привлекательнее.

– Послушай-ка, Дэмон, - предложил Уоррентон, державший здоровой рукой французскую газету. - Господи, до чего же все это нелепо. Вот, послушай: «Герр Эрсбергер ответил, что они прибыли, чтобы получить предложения союзных держав относительно заключения перемирия. Тогда маршал Фош спросил: «Какие предложения?» - и добавил: «Я ничего не могу вам предложить, и у меня нет никаких предложений». Наступило неловкое молчание, немецкая делегация смутилась и выглядела довольно подавленной». Представляете? - добавил от себя Уоррентон.

– Старые дураки, - проворчал Маккаллоу.

– Не перебивайте его, - попросил Дэмон. В душе он завидовал Уоррентону, отец которого много лет работал в посольстве в Париже, а сам Уоррентон свободно разговаривал на четырех языках. - Прочитайте что там дальше, Док.

– Так… «Наступило неловкое молчание», нет, это я уже читал. Вот: «Наконец граф Оберндорф спросил: «Что вы, герр фельдмаршал, хотели бы, чтобы мы сказали?» «Это ваше дело, - резко ответил маршал. - Вы хотите просить о перемирии?» «Да», - пробормотал Эрсбергер. «Хорошо. Ну, а раз хотите, то так и скажите, заявите об этом формально». «Да, да, герр маршал, - промямлил граф Оберндорф, - мы просим об этом формально». «Хорошо, - повторил маршал и взял в руки документ. - В таком случае я зачитаю вам условия, при которых, и только при которых возможен разговор о перемирии».

– Это хорошая пощечина им, Ферд! - воскликнул Хербергер.

– Я рад, что этот надутый осел хоть на что-то годится - проворчал Маккаллоу.

– Э, брось, он великий человек и хороший генерал, - возмутился Хербергер. - Его имя войдет в историю.

– Кровавую историю.

Из города Анжер, проплывая над тщательно ухоженными английскими садами, доносился мелодичный колокольный перезвон. Были слышны отдаленные радостные крики людей. Повернув голову, Дэмон увидел бледное исхудалое лицо и кроткие карие глаза своего соседа справа майора Боргстэда. У него омертвела часть кости, и сегодня во второй половине дня ему предстояло перенести повторное хирургическое вмешательство.

– Значит, войне конец, - тихо заметил он. Его лицо было покрыто мелкими бисеринками пота.

– Да, кажется, все кончилось, - согласился Дэмон.

– А вы не знаете, как далеко продвинулись наши войска?

– Живр, Стене, в нескольких местах перешли Маас. Вблизи Седана.

– Все это в пределах Франции?

– Да, во Франции.

Колокола в городе зазвенели еще веселее, в три октавы.

– Мы напрасно теряем время, - громко заявил Хэнкок, обращаясь сразу ко всем в палате. - Из всех, находящихся в этой покойницкой, Элен выйдет замуж за одного. - На его лице появилась коварная усмешка. Он был летчиком девяносто четвертой воздушной эскадрильи и единственным из офицеров во всей палате, кто позволял себе называть мисс Поумрой по имени. - Ее избранником будет не кто ипой, как лейтенант Перси Артур Фернишелл, и я рекомендую всем примириться с этим фактом.

Послышалось несколько слабых одобрительных возгласов и поздравлений, крайне смутивших Фернишелла, стройного, но очень застенчивого молодого человека из Дулута, безнадежно влюбленною в мисс Поумрой в поэтому болезненно переживавшего подобные шутки. Бросив на летчика сердитый взгляд из-под свисавшего на лоб непокорного локона каштановых волос, он мрачно заявил:

– Ты просто циник, Хэнкок. И совершенно бесчувственный. Для тебя не существует ничего святого…

– Это я-то? - воскликнул Хэнкок недоверчиво. - Риверент Рик Хэнкок бесчувственный? Это же чистейшая клевета, друг мой Перси, - продолжал он, наблюдая с хитроватой улыбкой за выражением лица Фернишелла.

Несколько дней назад Хэнкок уговорил Стиллмана украдкой достать ему полушинель большого размера и, несмотря на украшавшие его бинты и повязки, ухитрился выбраться из госпиталя. Оказавшись на воле, Хэнкок упросил старого фермера довезти его на ручной тележке до Ля-Рен-Фьера. Его возвращение через несколько часов вызвало настоящий переполох в госпитале. О своем появлении он оповестил громкой песней, его карманы были набиты бутылками, а висящая на плече плетеная сумка до отказа заполнена подарками, которые он тут же распределил между обитателями своей палаты. Среди подарков были футбольный мяч, пара коньков, две очаровательные китайские куколки, колода игральных карт, вязальные крючки из слоновой кости и маленькая фигурка коровы из голубого фарфора, предназначенная для разливания сливок. Неумолимый страж дисциплины, старшая сестра мисс Кармоди сердито приказала Хэнкоку немедленно лечь в постель, но, прежде чем выполнить ее распоряжение, Хэнкок прямо на глазах изумленных раненых горячо поцеловал ее в щечку.

– Почему же это для меня нет ничего святого? - продолжал Хэнкок. - Для меня все свято. Я… например, я категорически против гомосексуализма. Если не верите, можете спросить у Вейермахера…

– Стоп, лейтенант! - строго перебила его очаровательная мисс Поумрой. - Вы, право же, начинаете выходить за рамки приличия.

Дэмон взглянул на небо над Луарой: мрачное, серое, уходящее вдаль, подпираемое обнаженными деревьями. Итак, войне конец. Грандиозное дело, которому он отдался с безрассудным юношеским рвением и неиссякаемой гордостью, закончилось. Он хотел завоевать весь мир, а завоевал всего-навсего вот эту койку в госпитале и мечтает теперь о бутылке бургундского вина, да и то неизвестно, принесет ли ему ее сегодня Том Стиллман… Значит, представления Дэмона о себе, о войне и о мире были ошибочными. Он шел вперед, преисполненный честолюбия, бросался в бой, считая себя неуязвимым, но в действительности оказался таким же уязвимым, как и все другие. Та же, что и у всех, плоть и кровь. Такой же смертный, как и все.

Дэмон почувствовал неприятный, как от пронизывающего весеннего ветра, озноб, сопровождаемый острыми спазматическими болями в желудке, и чуть не поддался инстинктивному желанию позвать старшую сестру мисс Кармоди, чтобы попросить у нее что-нибудь болеутоляющее; как правило, в таких случаях она давала небольшую дозу морфия. Дэмон подавил в себе это желание, дрожащими руками достал сигарету и, закурив ее, глубоко затянулся. Уж если отвыкать от наркотиков, так надо делать это без колебаний и поблажек самому себе. Другие смогли отвыкнуть, значит, и он сможет. Не разжимая стиснутых зубов, Дэмон улыбнулся наблюдавшему за ним Боргстэду, плоское квадратное лицо которого все еще было влажным от обильного пота. Из Апжера по-прежнему плыл колокольный перезвон, теперь более умеренный, как будто колокола устали от шумного безудержного веселья.

Голоса больных неожиданно стихли: вошедший в палату доктор Маркус вполголоса разговаривал с мисс Кармоди. Позади них появилась мисс Бишоп, полная девушка с сильными руками и флегматичным лицом. Привычными размеренными движениями она втянула в палату сверкающую белизной и, как бы для обмана больных, весело позвякивающую эмалированную каталку-страдалку. Наблюдая, как Маркус неторопливо, тщательно разглаживая каждый палец, натягивал на руки резиновые перчатки, Дэмон почувствовал, как в груди его нарастает знакомое ощущение напряженной скованности.

– А мы-то думали, что сегодня обойдемся без этого, - монотонно проворчал Уоррентон.

– Да, я тоже надеялся на это.

Маркус приступил к методической обработке ран артиллерийского капитана Гроссмана. У него были ранены обе ноги, и они выглядели сейчас бесформенной мешаниной раздробленных костей и рваных мышц. Мисс Бишоп только что подала доктору длинный сверкающий зонд. Дэмон отвернулся; по неписаному правилу во время перевязки все обитатели палаты должны были занимать себя чем-нибудь, а не пялить глаза на того, над кем трудится доктор.

Дэмон снова устремил свой взгляд в хмурое ноябрьское небо. Да. война окончена. Солдаты его роты, наверное, подбрасывают сейчас свои каски, стреляют в честь победы в воздух, собираются в кафе, меняют шинели и форменные рубашки на вино… Так ли? Многие ли уцелели из его роты? Кто из солдат остался жив?

С дороги позади госпиталя донеслись печальные звуки духового оркестра, сопровождаемые мрачной дробью барабанов; с госпитального двора увозили умерших пехотинцев, наверное, капитана Кебхарта и одного-двух рядовых. Дэмон представил себе всю эту процессию: за оркестром медленно движется большой грузовик марки «додж» со сломанной рессорой и тремя покрытыми флагом гробами; рядом с бортами грузовика идут солдаты салютной команды, сформированной из угрюмых госпитальных ординарцев; винтовки торчат у них, как палки, и, наверное, нет ни одного солдата, который нес бы ее правильно; они не идут, а шаркают ногами в такт шопеновскому похоронному маршу; потом состоится короткая грубоватая церемония у открытых могил, тишину нарушит приглушенный низкими ноябрьскими облаками голос капеллана и далеко не дружный треск ружейного салюта…

– Десять-тысяч-долларов-каждому-возвратившемуся-домой, - уныло пропел Хэнкок в такт похоронному маршу. Дэмон бросил на него осуждающий взгляд, а Вейермахер, приподнявшись на локте, гневно крикнул:

– Рик, постыдись, ведь это повезли Кебхарта! Если ты не заткнешь свою поганую глотку, я встану и выбью тебе зубы…

Помолчав несколько секунд, Хэнкок ответил:

– Извини, Берт… Я забыл о нем.

Глубоко затягиваясь сигаретным дымом, Дэмон вспомнил своих погибших друзей: ван Гельдер, Старки, Краз, маленький Тэрнер, Йогансен, Брюстер… и, конечно же, Дев. Он шел в бой вместе с ними, знал их, любил и никогда, никогда не забудет.

Озноб и спазматические боли прекратились, Дэмон почувствовал себя лучше. Из города теперь доносился звон только одного колокола - низкий, проникающий в самые сокровенные уголки души, кафедральный гул… Дэмон сделал все, что был в состоянии сделать, возможно, даже несколько больше. Принесло ли это кому-нибудь хоть малейшую пользу? Он действовал с беспредельной жестокостью и безумной смелостью. А какой результат? Единственный результат заключается в том, что почти каждый из тех, чьи благополучие и жизнь были для него превыше всего, теперь или убит или ранен. А каким стал он сам? Высокое чувство морального долга и готовность пожертвовать собой привели к тому, что он убивал с холодной жестокостью сам, привил эту жестокость своим ближайшим друзьям и в итоге или погубил их, или вызвал в них страх и отвращение к себе. И вот ожесточенная кровавая бойня закончилась, подписаны документы о перемирии. Никто ничего не выиграл и никто ничего не проиграл, а ты лежишь здесь с огромной дырой в бедре, стараясь не думать о докторе Маркусе, который подошел сейчас к койке Хербергера и взял из рук мисс Бишоп сверкающий хирургический инструмент.

Дэмон скорее почувствовал, чем увидел, что по слабо освещенному сумеречным светом проходу к нему быстрым четким шагом приближается Колдуэлл. Сердце Дэмона радостно забилось, он бодро поприветствовал его взмахом руки. Колдуэлл ответил едва заметным кивком головы; когда Колдуэлл подошел еще ближе, Дэмон заметил, что на плечах у него были генеральские звезды.

– Добрый вечер, сэр. Поздравляю. Колдуэлл, по-видимому, несколько смутился.

– Да. Прелести командования: до сих пор меня только подозревали в бессердечии, а теперь в этом ни у кого нет никаких сомнений. - Он поднял правую руку, и Дэмон наметил, что на нее наложена шина.

– Что с вашей рукой, сэр?

– Смешная штука, не правда ли? - Колдуэлл посмотрел на свою руку так, будто это была только что купленная вещь, в которой он разочаровался. - Но зато это спасает меня от ответов на приветствия. Осколок снаряда, - добавил он твердо. - Сломаны две кости запястья. Через два дня после того, как ранило тебя, Сэм. Мы захватили тогда Мон-Нуар. Я не уделил ему должного внимания, попала инфекция и вот… экая досада. - Он окинул взглядом всю палату. - Ну, а как к тебе относятся здесь как лечат?

– Отлично, генерал. Здесь роскошно: мягкая постель, тепло и светло, очаровательные или квалифицированные сестры, а некоторые из них обладают даже теми и другими качествами; в свободное время мы рассказываем и слушаем разные небылицы и сплетни или поглощаем множество сладостей.

– Так, так… Ну, а о себе-то ты скажешь что-нибудь? Как твоя…

Он остановился на полуслове, так как к койке подошла мило улыбающаяся мисс Поумрой, со складным стульчиком в руке. - Присаживайтесь, пожалуйста, генерал.

– С удовольствием. Благодарю вас, вы очень любезны, мисс. Обменявшись с генералом несколькими фразами, мисс Поумрой удалилась. Дэмон впервые увидел Колдуэлла в присутствии женщины: несомненно, тог постарался быть в этот момент более любезным, продемонстрировать изысканные манеры.

– Да, теперь мне понятен твой восторженный отзыв о сестрах, - пробормотал Колдуэлл. - «Сожгите мою одежду, доктор, я не хочу возвращаться домой», так что ли? - Сунув здоровую руку в карман шинели, он извлек из него длинный цилиндрический предмет, завернутый в кусок зеленой ткани, и украдкой запихнул его в стоявший под койкой вещевой мешок Дэмона. - Вот, думаю, тебе можно это? Отличное шотландское виски.

– Благодарю вас, сэр.

– Не стоит. Выпей за победителей. - Несколько секунд он молча смотрел на Дэмона. - Странно, правда? Трудно поверить, что нет больше необходимости изнурительного продвижения вперед, что через день или через несколько дней мы будем возвращаться домой.

– Да, конечно.

– Впрочем, нет. И слава богу. Ну, и как ты все-таки чувствуешь себя?

– Кости срастаются довольно быстро. Скоро начну ходить. А как дела в части?

– Кое-кто ворчит и жалуется. Нас разместили вдоль Рейна. Странные люди эти немцы. Кто-то из них раболепствует, кто-то осмеливается дерзить. Я, наверное, никогда не пойму их. Помнишь, я и раньше думал о них то же самое.

– А как моя рота?

– Настроение солдат отличное, это в неудивительно. Зиммерман оказался хорошим командиром, ты был прав. Конечно, до Ночного Портье ему далеко, но пока претензий к нему нет. Кстати, тебе ведь присвоили «майора», как раз перед подписанием перемирия.

– Да? - буркнул Дэмон без особого энтузиазма и удивился самому себе: его мысли в последнее время были настолько далеки от чего-нибудь подобного, что сообщение Колдуэлла не произвело на него никакого впечатления. Спохватившись, он добавил: - Благодарю вас, сэр, извините, я как-то не думал об этом…

– Меня не благодари. Да и вообще никого не благодари. Если бы война хоть чуть-чуть затянулась, ты, несомненно, получил бы батальон и тебе не пришлось бы брать высоты самому.

– Зим не мог поднять их в атаку, генерал. Да и у меня-то был момент, когда я усомнился в том, что смогу. Этот обстрел шрапнельными снарядами, пожалуй, тяжелейший из всего, с чем мне довелось встретиться.

– Да. Гуро упомянул наш полк в приказе, как отличившийся в этом бою. Тебе предстоит получить второй французский крест, его получат также Рассо, Зиммерман и некоторые другие. Ну, а сейчас наш девиз таков: попасть домой до снега.

– Вы возвращаетесь в Штаты, сэр?

– О, нет, - покачал головой генерал. - Я всего-навсего пользуюсь привилегиями своего высокого звания. В дивизии я не нужен, да и не только в дивизии, сейчас, кажется, вообще никто и нигде не нужен. Поэтому я сам выдал себе семидесятидвухчасовую увольнительную и махнул в Савене повидать Томми, но, прибыв туда, к сожалению, узнал, что ее перевели в Невиль. Маленькая озорница даже не потрудилась написать мне об этом. - Он пожал плечами. - Спартанцы были правы: оставляйте только сыновей. Умерщвляйте всех девочек как можно скорее. - Он достал из кармана пачку сигарет, предложил одну Дэмону и долго нашаривал одной рукой коробок, пока Дэмон не протянул ему зажженную спичку. - Спасибо. Это самое досадное последствие: ты не способен на самое простейшее, самое первобытное движение. Ты никогда не пробовал застегнуть ширинку левой рукой? Блестящее доказательство человеческой неприспособленности. - Колдуэлл проследил за проходившим по палате Брекнером; вокруг прищуренных глаз генерала появилась паутинка топких морщин. - Конечно, не все попадут домой к рождеству, но в течение следующих трех месяцев многие наверняка уже выедут. А что собираешься делать ты, Сэм, когда тебя выпишут?

– Не знаю. Предполагается, что меня пошлют в дом выздоравливающих в Канне… Откровенно говоря, не размышлял над этим.

– Я так и думал.

– Пожалуй, вернусь домой… У меня есть возможность получить работу в банке в городе, где я родился.

– Ясно. - Колдуэлл медленно обвел взглядом всю палату. - А по-моему, тебе стоит подумать о том, чтобы остаться в армии.

Дэмон удивленно уставился на генерала, его рука с дымящейся сигаретой застыла на полпути ко рту.

– Остаться? В армии?

– А почему бы не остаться, это одна из неплохих возможностей. Путь для тебя открыт, и ты далеко можешь пойти, Сэм. Ты завоевал своими делами прекрасную репутацию, тебе присвоено звание майора… Хотя, конечно, существуют и другие факторы, более значительные.

Дэмон рассеянно посмотрел на мирно спящего Уоррентона и его уродливую гипсовую шину и ошейник, на Саскина с его длинными ногами, высоко вздернутыми над койкой и растянутыми с помощью замысловатой системы из тросиков шкивов и грузов.

– Но это же нелепо! - воскликнул вполголоса Дэмон.

– Почему нелепо?

– Для чего оставаться? Какой в этом смысл? Неужели вы думаете, что будет еще одна война? - Мы не гарантированы…

– Не может быть, сэр. - Насмешливо-добродушный взгляд Колдуэлла раздражал Дэмона. - Нет, серьезно, такая война не может не быть последней, - продолжал Сэм. - С ней должно быть покончено раз и навсегда. Такой войны мир больше не вынесет.

Лицо генерала стало серьезным, сосредоточенным.

– Да, не вынесет, это правда, - согласился он спокойным, задумчивым тоном. - И все же человечеству придется пройти через еще одну, возможно и не такую, войну.

Наступила краткая пауза. Лежащие в противоположном ряду Хербергер и Морзе затеяли игру в монеты; они подбрасывали их, стараясь попасть в кружки, которые стояли у них. Когда все монеты кончались, Хербергер подзывал Брекнера, тот подходил, прихрамывая, собирал монеты своей здоровой рукой и возвращал их игрокам.

Опершись на локти, Дэмон устроился поудобнее на подушках и спросил:

– Нет, скажите честно, генерал, неужели вы считаете, что будет еще одна война?

– Боюсь, что да, - спокойно ответил Колдуэлл.

– Но это же безумие! После такой бойни, такого кровопролития, после всего этого… - Дэмон показал рукой на длинные ряды коек с лежащими на них в неестественных позах ранеными, на подвешенные и растянутые с помощью мешочков с песком конечности, на больных, которым ампутировали ноги или руки, на торчащие всюду дренажные трубки; мысленно он охватывал этим жестом и кладбища, где похоронены убитые и умершие, и казармы, и изуродованные блиндажами и окопами поля и сады, и, наконец, бесчисленные мрачные развалины на французской земле. - Нет, - горячо продолжал он, - после всего этого люди будут действовать иначе. Вздорные, не стоящие выеденного яйца международные споры должны будут решаться путем компромиссов, уступок, арбитража или каким-нибудь иным, но мирным путем. Иначе быть не может!

– Дай бог, чтобы ты оказался прав.

– Только так, другого пути не должно быть.

– Да, конечно, - сказал Колдуэлл после короткого молчания. - Я хорошо понимаю тебя. Хочется думать, что люди будут благоразумны, хочется верить в это от всей души… - Придерживая больную руку здоровой, он наклонился вперед, складной стульчик под ним заскрипел. - Но неужели ты искренне веришь, Сэм, что люди перестанут стремиться к наживе, перестанут возмущаться и негодовать, что они освободятся от заносчивости и предвзятости? Разве чувства ненависти и страха им теперь чужды? Нельзя же думать, что сильные мира сего просто так откажутся от захвата и удержания власти, от получения выгод за счет других. Почему это они вдруг должны измениться? Что может заставить их возненавидеть единственные известные им правила игры? Даже в том случае, если они были бы вынуждены изменить что-то, неужели ты допускаешь хоть на одну минуту, что их сограждане согласятся с этим?

Колдуэлл замолчал, его губы сложились в печальную улыбку. Посмотрев в проницательные глаза генерала, Дэмон почувствовал силу его интеллекта, непоколебимую беспристрастность мышления, способность ясно видеть пределы надежд и мудрости; и за всем этим возможность, нет, скорее, даже не возможность, а суровую необходимость сделать в этих пределах все, от него зависящее… Дэмон понимал, что Колдуэлл прав, и на какой-то момент сознание этой правоты вселило в Дэмона смертельный страх. Он закрыл глаза.

– Подумать только, - пробормотал Дэмон, - допустить хоть на одну минуту, что такая бездарность, такой безмозглый человек, как Бенуа, снова получит возможность…

– Да, это мясник и совершенно некомпетентный генерал. Ты прав в своей ненависти к нему. И все же он сделал что мог. То же самое и Фош - никаких проблесков воображения… А что ты скажешь о наших автомобильных промышленниках в Детройте? Война их вообще нисколько не волновала, они долго не хотели поступиться своими прибылями, когда нужно было производить танки, те самые тапки, которые были позарез нужны пам под Суассоном и Мальсэнтерой. Что ты скажешь о них? Рядом с ними старый дурак Бенуа выглядит не так уж плохо.

Дэмон крепко сжал руки в кулаки. «Какой же тогда во всем этом смысл? - хотелось крикнуть ему. - За каким чертом мы все за что-то цепляемся? Зачем нам думать о каком-то будущем? - Но он ничего не сказал. Его охватило безысходное отчаяние, его разум был в смятении; Дэмон не понимал даже того, что думает обо всем этом сам.

– Дело в том, что допущена масса ошибок, очень многое делалось неправильно, - продолжал Колдуэлл своим монотонным вдумчивым голосом. - Вчера некоторым из нас довелось услышать мнение генерала Першинга. Это строгий, крутой человек, излишне догматичный, а иногда и слишком своевольный и властный. Но он обладает способностью докапываться до самого ядра, до истинной сущности вопроса… Он убежден, что во многом допущены ошибки, что капитуляцию приняли неправильно… На мой взгляд, в этом нет ничего удивительного. Если война велась невежественно, то нет никаких оснований ожидать, что мир будет иным. Фошу не следовало бы вести переговоры в Компьене с гражданскими руководителями, ему нужно было говорить с представителями армии: Людендорфом, Гинденбургом, фон Марвитцем. Капитулировать должна была армия, в противном случае нам следовало бы пересечь Рейн, дойти до Берлина и сорвать с петель Бранденбургские ворота, как поется в песне. Возможно, это и крайность, но в основном Першинг прав, потому что немецкое командование утверждает сейчас, что на полях сражений их армия осталась непобежденной, что капитуляция - результат предательства пораженцев внутри страны. - Колдуэлл замолчал и о чем-то задумался. - Все это заставляет серьезно поразмышлять кое о чем. Особенно о предстоящей зиме. Генерал Першинг считает, что придет день и все начнется сначала.

Эти слова ошеломили Дэмона. Осмотрев мрачным взглядом палату, он опустил глаза. Все начнется сначала…

Колдуэлл слегка наклонился вперед и положил руку на плечо Дэмона.

– И если этот день придет - да поможет нам бог, если он придет, - нашей стране потребуются такие люди, как ты, Сэм. В них будет острая и неотложная нужда, потому что все начнется сначала, все произойдет так же, как уже происходило. Я был свидетелем этому в Тамне, в девяносто восьмом году: триста товарных вагонов и ни одной накладной к грузам. Зимняя форма - для войны с Испанией в джунглях! Ненужные фляги, тонны уже сгнившего мяса. В Сибонее лошадей сваливали за борт, рассчитывая, что бедные животные проплывут три мили до берега. Ты и сам видел кое-что в Хобокене и Сен-Назере. Это, кажется, становится нашей историей: мы ко всему безразличны, ни к чему не готовимся, а потом на нас обрушивается неожиданный удар, нас охватывает справедливый гнев и мы готовы броситься в бой, не успел даже натянуть штаны… - Колдуэлл помолчал немного. - Только в следующий раз все это будет еще ужаснее. Самолеты будут летать быстрее, тапки - продвигаться дальше, пушки - стрелять точнее, чем теперь. Характерной чертой будущей войны станет неожиданное нападение на неподготовленную страну. И если придет этот день, а у нас не будет таких людей, как ты, готовых и способных выполнить свой долг, то нам придется пережить очень тяжелое время. Без таких людей армии будет очень трудно.

Колдуэлл прикусил губу и почесал пальцами забинтованную руку.

– Я не мастер на речи. Джордж Маршалл говорит что я

слишком многословен, слишком интеллектуален и поэтому мои выражения недостаточно сильны. - Он улыбнулся. - Возможно, мне следует поучиться у Рейбайрна. Дэмон оживленно вскинул глаза:

– Как доживает Реб?

– Пошел на повышение. Зиммерман произвел его в сержанты. По-моему, это принесет ему несчастье, но это не мое, а его решение. Рейбайрн становится своего рода легендарным. За действия в бою у подножия горы я наградил его и Тсонку крестом «За выдающиеся заслуги» ²⁴ и сам украсил их грудь перед дивизией, выстроенной в полной парадной форме. Крепко пожал руку Ребу и спросил его, что он намерен делать, когда вернется домой. - На лице Колдуэлла появилась печальная улыбка. - Мне не следовало бы спрашивать его об этом. Он посмотрел мне в глаза и громко заявил: «Сразу же, как вернусь, положу свою винтовку под водосточную трубу и каждый день буду выходить и смотреть, как ее разъедает ржавчина».

– Ох уж этот Реб, - пробормотал Дэмон.

– Да, остряк. Окружавшей меня свите потребовалось немало усилии, чтобы сохранить серьезный вид, пока я раздавал награды другим отличившимся. И это, конечно, еще не все. Реб, видимо, твердо убежден, что… - Колдуэлл бросил смущенный взгляд в сторону вошедшей в палату мисс Кармоди и продолжал, понизив голос: -…что пользоваться профилактическими средствами - это недостойная мужчины слабость. Я думаю, что мне удалось вывести его из этого заблуждения.

– А как вам удалось это?

– О, очень просто. Я позаимствовал у доктора несколько фотографий больных сифилисом в различной стадии и дал их Ребу для тщательного изучения. После этого я внушил ему, что если он подцепит эту болезнь, то у каждого зачатого им ребенка будет две головы, и ему придется самому отрезать одну из них сразу же после родов. Это, очевидно, подействовало. Недели через две он, пожалуй, будет у меня читать лекции для солдат полка о пользе нологового воздержания. Во всяком случае, говорят, что теперь Реб пускается в любовные похождения, только предварительно вооружившись набором профилактических средств. - Колдуэлл снова понизил голос: к ним приближалась мисс Поумрой, держа в руках большое деревянное блюдо со сладостями.

– Генерал, вы не желаете попробовать? - обратилась она к нему с лучезарной улыбкой. - Они совсем свежие, даже теплые еще.

– С удовольствием, благодарю вас. - Он вежливо поклонился и взял пирожное. - Сладкое из рук прекрасной. Нельзя ли и мне остаться здесь до полного выздоровления?

– Я не вижу ничего, что могло бы помешать этому, - заявил проснувшийся Уоррентон. - Может быть, это бессердечное создание будет тогда проводить больше времени с нами и меньше с рядовыми солдатами.

– Но я всегда к вашим услугам! - запротестовала мисс Поумрой и очаровательно покраснела, когда раздался общий веселый смех. - Тем не менее если бы генерал остался у нас, было бы прелестно. Генералов у нас еще не было.

– Представляю себе, - сухо заметил Колдуэлл. On быстро сунул липкое коричневое пирожное в рот и подмигнул Дэмону. - Эта штука куда лучше галет, поджаренных на свином сале, Сэм. Очень вкусно. - Облизывая пальцы, он наблюдал, как мисс Поумрой подходила к каждому в палате и предлагала отведать сладостей. - Да, - продолжал он, - американцы - это великий и великолепный народ, но, по-моему, несколько наивный. Нам кажется, что если мы поднимем кого-нибудь из грязи, стряхнем с него пыль и обменяемся с ним рукопожатием, то уже можем идти вместе в ближайший бар и говорить друг другу: ах, какие мы хорошие ребята. Приятный взгляд на окружающий мир, но несколько сентиментальный. Возьмем хотя бы Вильсона: это образованный и культурный человек, таких сейчас не так уж много, но что представляют собой его «четырнадцать пунктов»? Неужели он в самом деле думает, что наследники Талейрана, Бисмарка и Палмерстона могут в один прекрасный день превратиться в тибетских лам, проповедующих мистическое братство? - Колдуэлл стряхнул здоровой рукой крошки с френча и глубоко вздохнул. - Конечно, было бы прекрасно снова заняться важными проблемами мира и прекратить тревожиться по поводу мрачных предсказаний разведки, мест нахождения полевых складов боеприпасов и стрельбы в пограничных зонах. - Колдуэлл поднялся на ноги и с трудом накинул на себя шинель; неуклюже застегивая одной рукой пуговицы, он пристально смотрел через окно во двор, где три санитара катали больных в госпитальных креслах-колясках. - Да, война кончилась… Сейчас каждый хочет поскорее вернуться домой и накопить миллион долларов. О войне и армии говорить постепенно перестанут, о них будут вспоминать только в большие праздники, когда ветераны, подтянув свои животы, нарядятся в форму и торжественно пройдут с оркестром по главной улице. А потом, обливаясь потом, они постоят перед трибуной у городской ратуши, слушая в течение сорока пяти минут брехню какого-нибудь краснощекого дурака о преданности и героических жертвах на полях сражений. И это будет все, о чем вспомнят. Все, пока не грянет новая война…

Колдуэлл уже хотел было идти, но в тот же момент остановился. Уходить ему, по-видимому, не хотелось, но и оставаясь, он чувствовал себя как-то неловко. Дэмон никогда не видел его таким нерешительным. Потом, ударив перчатками по бедру, Колдуэлл сказал:

– Ну что ж, мне надо отправляться в Невиль, попытаюсь разыскать там свою взбалмошную девчонку. - Он решительно шагнул к Дэмону и протянул ему левую руку: - Всего хорошего, Сэм.

– Спасибо, сэр. И вам всего хорошего. Спасибо, что заглянули сюда и навестили меня.

– Ерунда, Сэм. - Колдуэлл сделал шаг в сторону и снова остановился в нерешительности. Затем он встал так, чтобы Уоррентон не видел их лиц, и, наклонившись, тихо произнес:

– Сэм…

– Да, генерал?

– Сэм, наши дороги могут разойтись теперь, и, вероятно, надолго. Мне не хотелось бы этого… Я хочу, чтобы ты знал: я горжусь тобой. Ты такой, каким я хотел бы иметь сына, если бы мне выпала такая честь.

– Благодарю вас, сэр. Мне хотелось сказать вам что-то подобное этому… Что для меня значила служба под вашим началом, словами не выразишь. Я очень рад, что узнал вас.

Колдуэлл откашлялся и продолжал несколько другим тоном:

– Подумай об этом, Сэм, ладно? С окончательным решением не торопись. Подумай обо всем, что я сказал. Банковского служащего из тебя не выйдет, и ты знаешь это. Зачем жить, вечно подозревая каждого? Ты станешь каким-то сидящим в паутине, сколачивающим капитал пауком, бережливой душой… Нет, в банке тебе не работать. Это будет ужасной ошибкой.

– Возможно, вы и правы, - согласился Дэмон, улыбаясь.

– Подумай об этом, Сэм. Ты рожден для дел посерьезнее. Обещай мне подумать об этом.

– Обещаю, сэр.

– Отлично.

Проходя быстрым энергичным шагом по палате, генерал не забыл кивнуть каждому больному и стоявшей у дверей мисс Поумрой, которая ответила ему сияющей улыбкой.