"Дэвид Лодж. Академический обмен (Повесть о двух кампусах) " - читать интересную книгу автора

это в самом деле, или, быть может, это их дальние зажиточные родственники,
которых он не знает и никогда не видел во плоти.
Вот почему в глазах Филиппа Лоу, сидящего в "Боинге" и потягивающего
апельсиновый сок, зажегся огонек, и вот почему, невзирая на угрожающее
подрагивание и покачивание самолета, который, по успокаивающему заверению
командира, проходит зону "умеренной атмосферной неустойчивости", он не мог
бы оказаться где-либо еще. И даже проследив недавние американские события
по газетам и умом понимая, что страна эта, еще более раздираемая расовыми и
идеологическими противоречиями, страдает от избытка насилия и прочих
страстей, содрогается от политических убийств, студенческих бунтов,
запруженных транспортом городов, отравленной и опустошаемой природы, в душе
своей он запечатлел ее как рай земной, в котором он был когда-то счастливым
и свободным человеком и, возможно, снова станет им. Он с детским
нетерпением предвкушает солнце, лед в напитках, вечеринки, дешевый табак и
бесконечно разнообразное мороженое, звание "профессор", комплименты по
поводу английского акцента от невидимых телефонисток и всеобщее внимание
только потому, что он британец, а также припоминает американские словечки,
которые за эти годы порядком выветрились у него из головы.
По возвращении Филиппа из Штатов вся его коллекция американизмов
зачахла под непонимающими и неодобрительными взорами студентов и коллег.
Спустя десяток лет примесь американского жаргона (как научного, так и
просторечного) вошла в оборот и даже стала модной в британских
академических кругах, но Филиппу уже было поздно (как всегда!) менять свой
стиль традиционного английского дона, стоящего на страже родного языка. И
все же американское наречие сохранило для него свое тайное и робкое
очарование. Считать ли это наследием военного детства - влиянием
голливудских фильмов и потрепанных номеров американских журналов для
семейного чтения, накрепко связавших американизмы с конфетами, которых не
давали даже по талонам? Возможно, была в этом и чисто эстетическая, не
поддающаяся анализу привлекательность - нежная музыка смещенных ударений,
смелые сокращения, причудливое многословие и яркие сравнения, оживающие в
его памяти по мере удаления от английских берегов и стремительного
приближения американских. И, в точности как старая дева, внезапно
получившая баснословное наследство, которая немедленно срывается в Париж и
мчится дальше к югу, и, сидя в нетерпении в купе, твердит французские
слова, знакомые еще из школьных уроков, ресторанных меню или давнишних
экскурсий в ближайший портовый городишко, Филипп, вжатый в кресло "Боинга",
неслышно шевеля губами, под шум реактивных двигателей пробует на язык
полузабытые интонации и обороты.
Филипп Лоу, хоть он и не старая дева, а отец троих детей и
единственный муж единственной жены, на сей раз путешествует в одиночку. Это
отсутствие иждивенцев - конечно, удовольствие из редких, и, хотя ему стыдно
в том признаться, он с такой же легкостью отправился бы без них хоть в
Монголию. Вот, например, стюардесса ставит перед ним неопределенное во
времени (то ли обед, то ли ужин - кто знает, да и не все ли равно на высоте
в шесть километров над вращающейся планетой?), но аппетитное на вид
съестное: копченый лосось, цыпленок с рисом, персиковое мороженое - все
ловко расставлено на пластиковом подносе, а еще есть сыр и печенье,
упакованные в целлофан, одноразовые приборы, персональные солонка и
перечница кукольных размеров. Он поглощает принесенную еду медленно и с