"Дэвид Лодж. Академический обмен (Повесть о двух кампусах) " - читать интересную книгу автора

удовольствием, не отказывается от второй чашки кофе и открывает пачку
роскошных длинных сигарет из магазина дьюти-фри... И больше ничего не
происходит. Никто не просит его разрезать цыпленка или гарантировать
качество лосося; соседские подносы не взлетают в воздух и не соскакивают с
грохотом с колен; никто не выхватывает у него чашку кофе и не опрокидывает
ее дымящееся содержимое ему на гульфик; костюм его не хранит воспоминаний о
еде в виде жирных крошек от печенья, пятен от мороженого и майонезных
клякс. Все это, как полагает он, похоже на невесомость в космосе или на не
отягощенные притяжением прогулки по лунным тропам - непривычная легкость и
свобода, резкое сокращение усилий, столь необходимых для ежедневных земных
забот. И все это враз не кончится. Мысль эта наполняет его душу тайным
ликованием. Тайным - потому что он не вполне свободен от чувства вины перед
оставленной им Хилари, которая в этот момент, возможно, мрачно взирает на
шалящую за столом троицу юных Лоу. И утешает его лишь то, что в данных
обстоятельствах поездка эта состоялась не по его почину.
Филипп Лоу, собственно, и не подавал заявки на обмен с Эйфорией -
частично потому, что от природы был весьма скромен в своих притязаниях, а
частично оттого, что уже давно считал себя связанным по рукам и ногам
семейными заботами и не способным на подобные авантюры. Декану факультета
Гордону Мастерсу на его вопрос об обмене с Эйфорией он ответил:
- Да что вы, Гордон. Куда я поеду, когда у детей в школе решающий
момент - в следующем году у Роберта выпускные экзамены для
одиннадцатилеток, а у Аманды на носу экзамены за пятый класс?
- Ну-мнэ-мнэ-мнэ-мнэми не справятся? - ответил Мастерс. Его манера
проглатывать первую часть фразы превращала общение с ним в тяжкое
испытание, равно как и то, что, глядя на собеседника, он прищуривал один
глаз, словно смотрел на него в прицел ружья. Он и в самом деле был заядлым
охотником, и его кабинет, по стенам которого были развешены злобно
оскалившиеся чучела животных, служил ярким подтверждением его снайперского
искусства.
Сжеванные начала фраз, как полагал Филипп, декан принес с собой из
армии, где в любом высказывании имеет значение лишь последнее слово. Годы
практики научили Филиппа извлекать смысл из этого нечленораздельного
потока, и потому он не затруднился с ответом:
- Да нет, как я могу оставить Хилари одну с детьми на шесть месяцев?
- Ну мнэ-мнэ-мнэнятно, - пробормотал Мастерс, переминаясь с ноги на
ногу и тем самым выказывая свое разочарование или даже недовольство. - Ну
мнэ-мнэ-мнэ-мнэможность, вообще-то.
Напрягая все мозговые извилины разом, Филипп постепенно уразумел, что
нынешний претендент на обмен с Эйфорией в последний момент отказался,
получив кафедру в Австралии. В результате комиссия по обмену стала срочно
искать другого кандидата, и Мастерс (а он был ее председателем) был готов
протолкнуть Филиппа, если бы у него возник к этому делу интерес.
- Ну мнэ-мнэ-мнэ-мнэ-майте об этом, - сказал напоследок декан.
И Филипп стал об этом думать. Думал он весь день, а вечером, помогая
Хилари мыть посуду, упомянул об этом как бы между прочим.
- Соглашайся, - ответила Хилари после минутной паузы. - Тебе нужно
передохнуть, переключиться. Ты здесь уже порядком выдохся.
Филипп не стал этого отрицать.
- Но как же дети? Экзамен Роберта? - спросил он, сжимая в руках, как