"Михаил Литов. Узкий путь " - читать интересную книгу автора

мерцающим уже тускло в голове Фрумкина, отберет у него капитал, оно тем
самым отберет у него жизнь. Но сегодня, читая в душе Ксении пусть наивное,
но все же устремление к мудрости, а в ее облике - настоящему женскому
очарованию, он с изумлением увидел всю невероятную огромность разницы между
их испытанной дружбой и его новообращенностью в финансовые муки, он понял,
что первое вечно, а потерявшись, не подлежит востребованию, второе же
сиюминутно, коротко и, пожалуй, как дым исчезнет завтра. Было странно, что
он открывает подобные истины, перевалив за сорокалетний рубеж, но это было
именно так. К тому же он мог бы вспомнить или высказать предположение, что
уже не в первый раз открывает эти истины и что, скажем, в пятнадцать лет
воспринимал их не менее остро, чем сегодня. Дескать, что-то мешает раз и
навсегда их усвоить. Переменчивость мира. Несовершенство человека. Мало ли
причин! В наши дни человек то и дело теряет почву под ногами, утратил вкус
к самостоятельности мышления и не сознает больше силы нравственного закона.
Это ли не причина повторяющихся изобретений колеса? Сироткин заговорил с
жалобной дрожью в голосе:
- Ты не смотри, Ксенечка, что мы уже не молоды и даже постарели. Не
поэтому нам все вокруг кажется как бы угасающим, а впрямь нас теперь во
всем преследует что-то темное, страшное, как в детстве преследовал страх
перед темнотой. Такое время! Что-то приходит из темноты, из мрака, а мы не
умеем справиться. Я не избежал общей участи, общего оскудения, нет, нет, не
избежал. Странная обстановка... Например, жена, которая раньше любила меня
за ум и знания, а теперь любит за деньги и процветание... что ей сделаешь,
этой женщине, какими средствами ее можно переделать? Не такой жизни я
хотел, не о таком будущем мечтал. А зависть неудачников, она меня душит! Я,
конечно, в последние годы кое-чего добился, но если принять во внимание
абсурдную неустойчивость нашей жизни и вместе с тем баснословное количество
бездарностей, вообще беспредельную серость человеческой массы; если
вспомнить, до чего в нашем обществе не склонны понимать человеческую
личность и считаться с ее интересами, то разве мы не увидим, каким
случайным и временным получается мой успех... словно я его как копеечку
подобрал на тротуаре, а не выжал из своих достоинств и талантов, из всего
труда своей жизни... Я умру, так и не познав счастья истинного труда и
уверенности, что после меня останется след на этой земле. А смерть всегда
бродит рядом и загоняет в опасные тупики. В каком-то смысле я даже
несчастнее, чем ты полагаешь. Но бывают минуты, когда я выпрямляюсь и это
мое несчастье словно с высоты птичьего полета видится мне маленькой смешной
соринкой...
- Настоящая беда, Ксенечка, - сказал Сироткин, понемногу
выкарабкиваясь из малости, крепчая, завоевывая подобающее ему место рядом с
собеседницей, - я чувствую, постигла не меня одного, а меня она, между
прочим, постигла вовсе не потому, что я отошел от юношеских идеалов.
Причиной я считаю то, что нам выпало жить в бедственное для человеческой
души время.
Знала бы ты, как я страдал и страдаю... Безверие губит нас. Пропасть
времени я убил на то, чтобы стать другим, да так и увяз в зависти к
счастливчикам, познавшим сладость веры. Я говорю не только о христианах или
буддистах, я имею ввиду и пылких юношей, кидавших бомбы в царя. О Желябове
я размышлял не меньше, чем о блаженном Августине или Сергии Радонежском. О
Саровском думал. Может, он и злое дело делал, тот Желябов, но делал хорошо,