"Михаил Литов. Узкий путь " - читать интересную книгу автора

лучше и поскорее это сделать. Внешне она выглядела спокойной, ироничной,
готовой мудро уступить там, где ей могли справедливо указать, что она всего
лишь слабая и не слишком образованная женщина, но внутри у нее все кипело,
пенилось и жаждало победы. А Сироткин, казалось, только и знал, что
легкомысленно любоваться ее красивым лицом, да так, словно видел его
впервые. Что впрямь было впервые, так это столь суровое обращение Ксении с
ним. Она сказала:
- Не могу без дрожи вспомнить, как ты вел себя на последней вечеринке
у нас. Ты и твоя жена...
Сироткин понял, что она намекает не только на грубое столкновение
Людмилы с Кнопочкой, но и на анекдотическое, "влажное" происшествие с ним
самим, и потому парировал нападение с тем дальним прицелом, чтобы туманные
намеки не получили возможности перерасти в конкретные обвинения. Он знал о
происшествии лишь со слов насмешливых недоброжелателей и не мог судить, что
в их пересказах правда, а что досужие прибавления.
- Что ты, Ксенечка, вспомнила ту вечеринку? - слегка заверещал
коммерсант, как бы затевая нечто душеспасительное. - Что в ней необычного?
Сама знаешь, страдания очищают, человек становится лучше. И ко мне это
относится, может быть, как ни к кому другому. Да только я вижу, что на мой
счет всегда подмечают исключительно нехорошее, скверное... разные неудачи!
Черт возьми, Ксения, разве ты до сих пор не привыкла к нам, твоим друзьям,
не знаешь, какие мы бываем, когда выпьем лишнего? Ты же всегда отличалась
широтой взглядов и свободой суждений, я, сколько себя помню, всегда
говорил: Ксенечка не подведет, она человек широкий и справедливый, зря
худого слова ни о ком не скажет и зла никому не припомнит. А ты вдруг
напоминаешь мне о том вечере, ничем не примечательном, если разобраться. Ты
даже когда всерьез за что-то осуждала человека, то прежде всего помнила,
что человек на то и человек, чтобы иметь слабости, и нужно не отталкивать
его, а стараться понять и простить. Такое у тебя было человеколюбие. Сейчас
же ты смотришь на меня так, словно я совершил немыслимое преступление... и
я уже не уверен, что ты по-прежнему любишь нас, грешных, подозреваю даже,
что если и любишь, то эта любовь на меня больше не распространяется. Что
ты, милая! Нехорошее задумала...
Ксения злобно засмеялась:
- А ты заплачь, пожалуйся, что я хочу тебя ущемить, опорочить... Вот я
смотрю на тебя, вижу, какой ты весь стал удивленный и разочарованный, и мне
смешно, как ты сгорбился от моих оскорблений!
- Плакать я не стану. Наскакивай! Похоже, ты сегодня не с той ноги
встала...
- Ты сам кого угодно опорочишь и оклевещешь! - крикнула, распаляясь,
женщина. - Ты надеешься отделаться шуткой, а сам не хуже меня знаешь, какая
дрянь у тебя в душе. Сейчас ты опять будешь удивленно округлять глаза и
открещиваться, дескать, не помню, не могло быть такого. Дескать, сплетни.
Ты, конечно, не хотел, чтобы это до нас дошло, но и удержаться не мог,
язык-то у тебя без костей. Всех ты ненавидишь и всем завидуешь. Нам
донесли, что ты говорил о моем муже...
- Я завидую? - вдруг выкрикнул Сироткин. - Подумай сама, кому мне
завидовать, по каким причинам? При моем-то положении! Я скорее поверю, что
мне завидуют!
- Нам передали слово в слово все, что ты о нем, о Ване, говорил, он