"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

требовалось. Может быть, я тогда подвергся чудовищному обману, увидел
мираж, как видит жаждущий в пустыне. Но эта ее улыбка решила многое,
собственно говоря, моя дальнейшая участь была решена.
- Как же Кира? - спрашивала она и улыбалась.
А я сидел уже на перильцах, к которым подтолкнуло меня внезапное
головокружение, говорил, что до Киры мне нет никакого дела, и на каждое ее
слово, каждый ее шепоток и вздох все теснее прижимался к ней, к ее груди и
животу. Говорил я, конечно, и о своей любви и говорил так, как даже
почувствовать и помыслить умел отнюдь не всегда. Я произносил диковинные,
неслыханные слова, нечто театральное клокотало у меня в груди и вырывалось
наружу клубами пара и колечками дыма, в общем, над моими речами вырастал
большой восклицательный знак пафоса. Но ни слова лжи не сорвалось с моих
уст, все было чистой правдой, по крайней мере в тех пределах, в каких я мог
позволить себе раскрыться. А она стояла, слушала, улыбалась и гладила
спокойной и мягкой рукой мои волосы, и я видел внизу темноту и
переливающиеся в ней огни, словно мы были над бездной.

---------------

Теперь после службы мы довольно часто ходили в кино, в кафе пили вино,
шатались по улицам. Я питал надежду, что она в конце концов пригласит меня
к себе, коль я не мог привести ее в свой дом, но Гулечка, однако, не
приглашала и как будто даже не понимала, что такое возможно, а в иных
случаях и необходимо.
Чтобы сразу и побыстрее отсеять людей, вернее, так сказать, образы
людей, о которых мне вовсе не хочется много говорить, я здесь сейчас же
дорасскажу о Кире, поскольку совершенно забыть о ней нельзя. Как у нее
сложилось с Шаржем, я не знал. Если что и вышло между ними, то для Шаржа,
полагаю, все ограничилось незначительным эпизодом, никак не облегчающим его
тяжкую участь. При первой же встрече после того памятного ресторана Кира
вручила мне бумажку с номером телефона и сухо обронила, что Шарж велел
позвонить; я пока звонить не стал.
Кира, - сказать, что она на меня обиделась, значит ничего не
сказать, - Кира предстала предо мной в образе разъяренной пантеры, и такое
состояние длилось у нее достаточно долго, чтобы я почувствовал от него
некоторую тошноту. Кира мстила. Пантера в ней сидела вкрадчивая, коварная,
как бы интеллигентная, т. е. в том смысле, что не норовила сразу грубо
перегрызть горло или переломить хребет, а предпочитала прежде поиграть
жертвой, набаловаться вволю. Кира научилась узнавать о моих служебных
промахах чуть ли не раньше самого заместителя, когда я еще в простоте
душевной и не догадывался, что над моей головой вновь собираются тучи. В
этом она обнаружила большой талант, много изворотливости и находчивости и,
вооруженная столь сильным и неотразимым средством нападения, как мои
провинности, взялась всюду меня подстерегать, вылавливать еще до начала
общей грозы и, жестокая ее предвестница, весьма живо и сочно, с радостным
смешком описывать, что меня ожидает. Признаться, в этих ситуациях я
неизменно сказывался перед ней изрядно растерявшимся балбесом. Единственным
утешением в этой моей скорбной возне с Кирой было то, что Гулечка сама, не
дожидаясь от бывшей подруги первого шага, отшатнулась от нее и как будто
приняла мою сторону.