"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

вызвать на ее лице улыбку и выражение удовольствия, и даже наш
хладнокровный, немножко загадочный начальник превращался перед нею в
игривого петушка. А поскольку вызвать на лице Августы улыбку так же просто,
как наступить на собачье дерьмо - ну и развелось же этих четвероногих
тварей на улицах! - начальнику явно представлялось, что он имеет у нашей
красавицы немалый успех. Но в действительности успех имеет она, моя
Августа, успех грандиозный и заслуженный.
Похоже, никому и в голову не приходит, что я весь погружен в
стремление бережными глазами уловить момент, когда дивная волшебница
встанет из-за стола, пройдется по комнате, разминаясь или по делу, и я
увижу ее в полный рост, увижу ее ноги, ее шаги, плавные, слегка витиеватые
движения стана и методичные колебания под туго обтягивающим платьем места,
о котором принято говорить разное, нередко и пошлости, а я скажу так:
милое, бесподобное, чудесное местечко. Или когда немного откинется подол и
обнажится ее крутое белое сводящее с ума бедро, хотя бы узкая нижняя
полоска; или когда она как-нибудь в силу служебной деятельности вдруг
выгнется всем телом и в нестерпимой близости болезненно раскинется сладкий
и безжалостный пейзаж ее серьезной груди. Или когда ее взгляд бегло
скользнет по мне, или когда она внезапно захохочет с каким-то странным,
вероятнее всего нарочитым хрипом, а в ее глазах засветится мутная,
повествующая о далеком, личном и, наверное, жестоком насмешка, от которой
переворачивается и корчится душа.
Она вообще много посмеивается, балагурит, она редко унывает, видел ли
кто, чтоб она лила слезы? За те три с лишним месяца, что я внимаю
нескончаемой индустриальности начальника и его заместителя, она не сделала,
не сказала ничего, что вдохнуло бы в меня надежду. Она не причинила мне
никакого зла, ни разу не упрекнула меня за несообразительность, за мое
дикое отступничество от идеалов нашего механизированного века, но и не
ободрила никак; не упрекала же, наверное, потому, что не страдала от моей
нерасторопности так, как страдал бедняга заместитель. Но Бог мой, восклицаю
я, Боже! иногда мне думалось, что в дальних мирах, на звездах и планетах,
где всегда ночь и холод и невозможно жить столь простому, как я, человеку,
но зато никто не смотрит на тебя тяжелым взглядом осуждения, не хватается
за голову и не бьет в набат, призывая изгонять из тебя беса, - только там,
вне жизни и смерти, может произойти наша истинная и светлая встреча, а не
здесь, на земле, ибо здесь - пустота окончательная.

----------------

Не рискну назвать себя великим человеколюбцем, но отдаю себе должное:
глупые люди равнодушным меня не оставляют. Поверите ли, недалеких,
невежественных, каких-то заведомо скорбных я жалею со всей щедростью, на
какую способен после осознания, что и сам не далеко ушел на житейском
поприще; жалею иногда даже до боли, особенно тех из них, кто как будто
кичится своим невежеством. Мне тотчас представляется другой человек, умный,
чистенький, трезвый, чем-то сродни заместителю, гладенький человечек,
который взирает на тупых с безопасного расстояния и колыбельно журчит себе
под нос: ага, вот, вот он дремучий, темный скот, хам, а я хороший,
толковый, я незаменимый, я знаю много мудрого и полезного.
Все, что я говорю, служит одной цели: прокладывать дорогу к очередному