"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

удовольствий. Может быть, она все-таки разгадала мои недоразвитые маневры и
наслаждалась, когда я ползал по полу в поисках пешки, робко смотрел и дышал
на ее строго скрещенные зеленые ноги. Может быть, в этот момент она из
переполненного сосуда, который я собой представлял, отпила добрый,
живительный для нее глоток и, опередив меня в тех самых скрытых
удовольствиях, о которых я, потихоньку сходя с ума, только еще мечтал,
внутренне потешалась надо мной. Дело не в том, что это нечестно и
несправедливо, дело в том, что так не годится поступать со мной,
проторяющим пути нашей любви. Мужчина идет впереди, женщина терпеливо
ждет, - таков порядок. И женщина не должна делать ничего сомнительного у
меня за спиной.
Пора мне уже сообразить и осмыслить свой следующий шаг. Если я теперь
знаю, что идти прямым, обычным путем - это долго и к тому же сопряженно с
риском скатиться в унылую житейскую возню, а быстрое, но скрытое действие
обещает подобное электрическому разряду исполнение желаний, я,
следовательно, должен заманить Гулечку в ловушку и воспользоваться ею,
предварительно усыпив ее бдительность. Надежнее всего в таком случае
подействует натуральное усыпление, оно обеспечит мне алиби, девушка никогда
не узнает, что с ней стряслось, а если о чем-то и догадается, у нее не
будет никакой возможности предъявить обвинение мне. Я поднес руки к губам,
чтобы спрятать улыбку, побежавшую по ним волна за волной. Мне представилась
Августа в полутемном подвале, спящая на соломенной подстилке, нагая,
могучая и прекрасная. Ее руки закинуты за голову, ноги широко разбросаны в
стороны. Я любуюсь ею с улыбкой, которую мне уже никогда не прогнать, и в
моих руках пешка, украденная в последний день турнира. Она выпадает из моих
дрожащих пальцев, и я смотрю, как она летит между белыми округлыми бедрами
возлюбленной, с каким-то странным кувырком вонзается в черный мохнатый
треугольник и исчезает в нем, как птичка в кратере вулкана.
Из глубины зала я вижу, что Августа в задумчивости бродит по сцене и
ждет, пока соперник решит поставленную перед ним задачу. Я нисколько не
сомневаюсь, что это сложная, замечательная задача, я верю, что она, моя
Гулечка, выиграет. Тем временем посланный моими слабыми пальцами снаряд
исчезает в разинувшем пасть чреве этой воительницы, скребется там, внутри,
и она удивленно вскидывает брови, а затем, сообразив, что происходит что-то
непредвиденное и ужасное, пищит и прыгает, как будильник. И одному мне
известна и понятна тайна происходящего! Вот она, любовь!
В неиссякающей задумчивости она пальцами обхватывает лоб и смотрит
себе под ноги. Черный свитер, плотно облегающий ее напряженную грудь, уже,
кажется, незменная черная юбка, темно-зеленые чулки, сквозь которые ноги
рисуются бледными и призрачными, черные лакированные туфли на высоком
каблуке. Хорошо, Гулечка, хорошо! Ты будешь безмятежно спать на пучке
соломы, а я тихо подойду к тебе с деревянной фигуркой в руке. Она
подтянута, собранна, строга, как участница сеанса магии. Она высока и
отовсюду из зала заметна. Она создана бродить по сцене в строгой и какой-то
отнюдь не великодушной задумчивости, а все вокруг созданы статистами, и я
сознаю себя свидетелем величественного и непостижимого спектакля, но у меня
она будет другой, увидит, что и простая пешка способна творить чудеса!
Кира что-то сочиняет над своим попавшим в западню королем. Заместитель
объят глубокомысленностью, как пламенем, и лишь притворяется, будто ему не
больно, - ты мечтаешь умереть героем и вписать в историю свою славную