"Михаил Литов. Прощение " - читать интересную книгу автора

тоска. Неожиданно он затих, сел на прежнее место, уткнулся в газету, и
тусклый свет из крошечного оконца успокоительно и милосердно упал на его
лысину.
- Не прибедняйся, Тимофеич, - усмехнулся я, - пока ты в этом баре, ты
с голоду не умрешь, и еще на черный день останется. Не вешай носа, тебя
ждет мирная и счастливая старость. Ты уважаемый человек. Тебя за ту
румынскую парикмахерскую Сталин мог пристрелить как бешеную собаку, а ты,
смотри-ка, жив и здоров. Ты умеешь жить.
Тимофеич подумал и сказал:
- Все хорошее в прошлом. Моя песенка спета. Я уже давно состарился.
Через узкую дверь у стойки я прошел в каморку, невыразимо провонявшую
потом и угрюмым спиртным духом, присел на ящик возле тумбочки с телефоном и
набрал номер. Голос Нади сразу отыскался в шорохах и потрескиваниях, и она
спросила, откуда я звоню.
- От Тимофеича, - ответил я; Надя рассмеялась: - Ты всегда звонишь мне
от Тимофеича, - сказала она. - Ты поселился у него? Могу тебя обрадовать.
Нынче вечером мой благоверный ведет меня в театр. Впервые за последние сто
лет.
- По правде сказать, меня это нисколько не радует, - возразил я. - Но
и не огорчает.
Я живо вообразил, как Наденька сидит с телефонной трубкой в руке,
закинув ногу на ногу, покуривает, рассеянно ищет что-то взглядом в унылых
редакторских стенах, в сумрачных лицах снующих вокруг коллег, и слушает
меня сквозь таинственные шорохи и потрескивания. Меня проняла теплая волна,
и нужно было все это немедленно схватить, всю эту картину, Наденьку, ее
руки, лицо, ее сигарету.
- Ужасно захотелось тебе позвонить, - сказал я.
- Тогда почаще заходи к Тимофеичу.
- Такое впечатление, что из меня вынули все кишки и пустили на
телефонные провода... я кричу: суки, куда тянете мое нутро? Но выскоблили
дочиста, и пока не отсоединили от тех проводов окончательно, у меня есть
еще право на последний звонок, и я понимаю, что никому так не хочу
позвонить, как тебе. Вот такая у меня потребность с тобой поговорить. Ты
слушаешь? Я тебе помешал? Какие-нибудь дела... я оторвал тебя?
- Ну что ты, что ты, с удовольствием тебя слушаю. А что, опять тебя
обидели? Опять что-нибудь на этой твоей пресловутой метеллобазе?
- Да нет же, - воскликнул я громко, - просто там чертовщина какая-то
творится... всегда, во всем, с людьми там трудно поладить, практически
невозможно.
- А зачем ты обращаешь на них внимание? Разве ты не знаешь, что они
глупые, а ты самый умный, самый достойный, самый красивый...
- Но я вынужден... поневоле принимаю близко к сердцу...
- Не принимай, не надо, Ниф, успокойся, - сказала сестра. - Не обращай
внимания. Думай и помни обо мне, не забывай, как я люблю тебя. Все будет
хорошо. Нам с тобой эти люди... ну, те, с которыми невозможно поладить...
не нужны, и ты почаще приходи ко мне, мы с тобой поладим. Тебе ведь
нравится целовать меня и гладить по головке?
- Тсс... тсс... тебя же слушают!
- Я говорю только тебе. Ты вот что, не отмалчивайся, раз уж позвонил.
Спроси, как мне живется вдали от отчего дома. У вас там все та же скука,