"Михаил Литов. Почти случайное знакомство " - читать интересную книгу автора

плодотворного? Не брать же и тут пример с других! Не опираться же и в этой
области только на сравнения с другими! Обросов не опирается. Он знает свое
дело и делает его.
Необходимо начинать даже не с хлама, а с силы, которая держит его на
поверхности, необходимо с крепкой уверенностью выделить ее, усилить ее как
отдельную и подтвердить ее, утвердить здесь и сейчас, очистить, довести до
блеска, до сияния. Она должна засверкать во всей своей первозданной красе.
Пастухов стонал, воображая, как у него ничего не останется, кроме этой
сияющей силы, и тогда он уподобится блеску не то что дмитровского собора,
но самого Ивана Великого, поплывет над Москвой, простирая чистый звон. Он
страдал оттого, что у него не такая маленькая и трогательная душа, как у
тех людей, которые, проезжая Замоскворечьем и завидев Кремль, снимают
шапки, крестят лоб и кланяются Святой Руси, но еще большее страдание
заключалось для него в том, что в его бессмысленно безмерной душе
накопилось, вместо обросовского полезного опыта, слишком много лишнего и он
не ведает, каким очищением избавиться от этой упорной чепухи, наносной и
уже подло с ним сроднившейся. Он шел по улицам, читая всюду грандиозную
метафизику великого города, но только уставал и беспомощно доковыливал
домой, где снова подстерегала его нечистота его собственной души. А Обросов
заставил его пройти от Новоспасского до Новодевичьего, не дав права на
вздохи и стоны! Пастухов понимал, что надо очистить душу, но, судя по
всему, не мог сделать этого без помощи Обросова.
Прикладывая палец ко лбу, Пастухов соображал, что Обросов пока еще
усваивает его историю. От такого Обросова приходилось прятаться, поскольку
неясно, как устроятся выводы и последнее заключение. Однако долго Пастухов
не выдержал затишья и в конце концов бросился к другу. Дома у него не
складывалось даже просто выпить чаю, и он все строил некий идеал того, как
будет вволю пить его у Обросова, свободно при этом рассказывая о своих
делах и излагая свои мнения. Оголодавший и изнемогший, он вбежал в
обросовскую квартиру с какими-то громкими детскими восклицаниями. Но
Обросов был холоден на фоне, так сказать, этого участившегося, взятого на
вооружение стиля, он не потерпел Пастухова в тиши своего гнезда и даже
вовсе не предложил чаю, а тотчас вывел гостя на улицу и только там позволил
ему выразить накипевшее. Он был, несомненно, хозяином положения. Заложив
руки за спину, он неспешно пошел вокруг Новодевичьего, объяснив это
Пастухову как полезную во всех отношениях прогулку.
- Я рассказал, я высказался в прошлый раз, но не вполне что-то
понимаю, чего же достиг, - говорил Пастухов взволнованно. - Сдается мне,
знаешь ли, что я в итоге оказался пуст и, я бы даже сказал, опустошен, но
как?.. не побоюсь назвать это насильственным опустошением... Это как
погром. Впрочем, мусора все еще много!
Обросов был само доброжелательство, однако не подпускал к себе
Пастухова близко. Он сказал:
- Послушай, Петр Васильевич, ты в общении со мной немножко запутался и
потерял ориентиры.
- Мне совета о накоплении опыта не надо, - угрюмо возразил Пастухов.
- Я советы давать не собираюсь. У меня в данном случае умозаключения
общего характера. Сам знаешь, как иные люди тянутся к духовности. Но
посмотри, во что эта тяга воплощается в наших земных условиях, в нашей-то
жизни. Ай, Петр Васильевич! - просторно поглядел во все стороны Обросов и