"Михаил Литов. Почти случайное знакомство " - читать интересную книгу автора

на храмы Донского и Данилова и казался себе вровень с ними. Он находил
особое удовольствие в ритмических, иначе сказать, строго периодических
посещениях дмитровского кремля, где словно аккурат к его появлению
подгоняли разные новые улучшения, красоты, реконструкции, где собор
становился все словно выше и выше и, каждый раз сияя невиданной красой,
укреплял его в мысли, что Россия счастливо и надежно возрождается. Это был
смысл его жизни.
Он понимал, что для того, чтобы этот смысл не пропал, как пропадало
многое другое в его бытии, не исказился и обрел воистину светлые черты, он
должен не только соответствовать ему разными чудаковатыми, на сторонний
взгляд, поступками, что и так более или менее удавалось, а возвыситься до
того, чтобы свет этого смысла по-настоящему пронизал всю его жизнь, стал
как бы его природным, изначальным светом, идеей, заложенной в него и
уверенно им воплощаемой. Ради чего же он так много постигал в книгах и так
старался написать хорошо свое, как не ради этого? Он знал, что достичь
совершенства невозможно; в этом Обросов прав. Но будет Обросов прав и
тогда, если ему случиться презрительно усмехнуться на пастуховские
творения, очень уж несовершенные. Выходило, что Обросов прав всегда и во
всем, по крайней мере, по отношению к Пастухову, в сравнении с Пастуховым.
Пастухов чувствовал свое внутреннее ничтожество.
Его мучило, что он, честно познавая мир, достигая немалых высот мысли,
изведывая пафос глубоких и окрыленных созерцаний, не умеет всего этого
выразить на бумаге. Прочитанное и увиденное, сказанное мудрецом Обросовым,
навеянное дмитровским собором, нашептанное великими могилами в Гефсиманском
скиту - все обрывалось и исчезало в невидной пустоте его души. И на
громадных вершинах духа он оставался пуст, хотя бы и восторженно, - как
если бы забрался на них украдкой, незаконно, татью в ночи. Как сказать об
этом Обросову? Надо сказать о потребности во внезапном преображении,
которое одно может спасти его, обожествить, сделать сильным, властным,
содержательным. Но Обросов слишком последователен и терпелив, он
накапливает опыт для будущих трудов и, познакомившись с ним, Пастуховым,
исключительно как с книжником, способен посоветовать ему одну лишь только
ту же последовательность, которая у книжников непременно будет
вознаграждена на небесах. А можно ли мир только терпеть? Можно ли только
терпеть себя в этом мире? Нет, без знания истины, не только бросающей
издали свет, но и становящейся внутренним объединительным центром, прожить
невозможно. Внутри же Пастухова царил хаос, бестолково метались атомы и
никакой картины плодотворного созидания не возникало из неугомонного
движения клеток, разных Бог знает как и почему вдруг оказывающихся на том
или ином месте органов.
Это были завалы, уже вовсе обломки атомов и органов, это был хлам, и
не поймешь, как он удерживается, не тонет в пустоте. Но его остойчивость
наводила на мысль о наличии силы, которая с равным успехом удержала бы и
ценное, нужное, значительное. Пастухов глубоко и с сонной мучительностью
задумывался над силой плавания во мраке сознания некой чепухи, задавался
большим и неисчерпаемым вопросом, как эту силу обратить в полезную и
плодотворную. Он знал, что многие его помыслы, даже и горячие,
двигательные, вполне можно назвать тщеславными, суетными, бесовскими и что
есть верная техника избавления от них. Но как бы тогда не пропасть и
самому. Останется ли что другое? И что впрямь достойно имени ценного и