"Михаил Литов. Не стал царем, иноком не стал " - читать интересную книгу автора

проезжают Переславль, и Милованов перестал забываться, встрепенулся и
заметил, как они пролетают этот удивительный город. В то же мгновение он
понял, что этот город удивителен для него и мало что значит для Зои,
которая и не подумала здесь остановиться, и даже для Любушки, для которой
единственно возможным и соответственно правильным выбором было то, что Зоя
продолжала как ни в чем не бывало выжимать скорость, пронося их мимо тут и
там мелькающих церквей.
Едко насмехаясь над путешественниками, с которыми свела его судьба,
Милованов прояснил этот оставшийся за бортом город как родину Александра
Невского. Для Любушки это было новостью, однако она кивнула важно, как бы
зная, и в то же время с твердым обозначением, что в данном случае
восторженных вздохов от нее не дождутся, как если бы введенный Миловановым
в ее сознательную жизнь факт даже и не зависящим от ее воли образом
натолкнулся на какое-то нужное и безоговорочное внутреннее сопротивление.
Но в понимании Милованова Любушка этим подтвердила не противоречивую
сложность своей натуры, а всего лишь простую и грубую рабскую зависимость
от Зои, которой был безразличен Невский и которая выразила свое отношение
резким молчанием в ответ на историческую зарисовку мужа.
- Тебе все равно это? - спросил Милованов жену голосом понурившегося
от бессмыслиц житейской материи человека.
Зоя пожала плечами. Так стоявшим на обочине деревенским женщинам со
связками лука на продажу было наплевательски неизвестно, что мимо них
проносится в машине художник Милованов.
Уплотненно, приподняв плечи с налившейся в них силой и сдвинув брови
на переносице, задумался художник о сменах времен, для одних отмеченных
тонкими мыслями о связанности сущего, а других только бросающих с волны на
волну вместе с цитадельно крепким постоянством их озабоченности насущным. А
выходило опять, что мысли о большом предназначении есть, взволнованные и
между тем стройные мысли, уводящие в бездны, кем-то уже описанные, но
всегда, вечно ждущие новых открытий, а настоящей работы и тем более
открытий нет. Не скоро явился нетерпеливым путешественникам Ростов. От
некоторой усталости главным стало соображение о Зое, на которую падал
основной дорожный труд. Но дорога, хотя и сузилась, мало грозила встречным
движением, спускалась себе с горок и поднималась на горки, и на ней
уверенно чувствовала себя Зоя. Любушка выясняла, не замерзла ли Зоя, не
холодно ли ее ногам и не укрыть ли их пледом. Пусть и холодно, а не
укроешь, потому что это будет мешать работе с машиной. Любушка пыталась
постичь, как это возможно: мерзнешь, а не укроешься! Она иконописно
задумалась. У нее было бедное воображение.
С коллегами, всеми этими мало читавшими, замкнутыми в невежестве и
туповато скудной пытливости живописцами Милованов общаться не любил.
Книжностью он противопоставлял себя им, но тут еще выступала и надежда, что
не сказывающаяся у него в живописи последняя истина о мире будет в
надлежащий час и при должной подготовке высказана в печатном слове. Всю
внешнюю жизнедеятельность Милованову хотелось свести к поездкам вроде
нынешней. В книгах он искал путь от сознания озаренности человеческой жизни
смыслом лишь при условии внешнего торжества над ней особой силы к полному
доказательству бытия Божьего. Но такого пути не было уже просто потому, что
Милованов и подходил-то к проблеме с заведомым знанием отсутствия, прежде
всего, тех самых доказательств, которые одни могли сделать реальным искомый