"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

восторженных поклонников с их кумиром не получилось, обозначил Лоскутников.
- Был спровоцирован вопрос о национальной идее, - вдруг выразил он
совсем не то, что до сих пор видел в случившемся на вечере. Но он выразил
это строго и потому сам уже отчасти должен был поверить в сказанное.
Пока он рассказывал, как люди в театре громко и раздраженно требовали
утоления их духовной, идейной жажды, а писатель не мог толком ответить и
ловчил, ускользая от нацеленного на истину вопроса, крепкий и некоторым
образом упитанный Буслов медленно и торжественно раскуривал набитую
ароматным табаком трубку, усаживался поудобнее в кресле у стола, закидывал
ногу на ногу, каждым движением наращивая свою уютно расположившуюся
величавость. Он наращивал и расстояние между своим великолепным покоем и
бестолковым смятением гостя и делал это расстояние уже непреодолимым.
- А как жить дальше? - крикнул Лоскутников, подводя свой рассказ к
концу, но не видя, чтобы его действительно можно было как-то основательно
закончить.
- Тебе тридцать пять лет, не меньше, - спокойно, невозмутимо возразил
хозяин, - пора бы и знать.
- Что знать?
- А что как ты ни проживешь оставшееся тебе время, это и будет ответом
на твой вопрос.
Сказал Буслов это и рассмеялся, довольный, что можно так просто
складывать слова в нечто более или менее похожее на разумные фразы и даже
толковые ответы. Лоскутников продолжал суетиться. Он большими шагами
пересекал веранду из угла в угол и порой тяжело опускал голову на грудь,
тем показывая, как ее, переполненную беспорядочными мыслями, неудобно
носить.
- Хорошо, - сказал он, - на это ты мне уже открыл глаза, то есть на
мое будущее. А я и шел к тебе в надежде на подобное. Но ведь дело не только
в том, как буду дальше жить я. Не только с этим я шел сюда. Нет, не во мне
дело, а в том крике, который подняли люди... в той тревоге, в том
беспокойстве, которое этот крик вселил в мое сердце, да... Я встревожен,
вот в чем штука. Я выбит из колеи.
- Люди сейчас часто выкрикивают разные требования, в том числе и это,
то есть чтобы им дали национальную идею. Они тоже выбиты из колеи. Но не
потому, что опешили от усиленной работы мысли, а потому, что знай себе
испытывают эту страшную жажду и не в состоянии удержаться от вопля. Ты тут
как зритель спектакля, а они-то, они как раз его участники. Согласись, им
приходится гораздо труднее и хуже, чем тебе.
- Если бы я это услышал, если бы это случилось со мной в большом
городе, я бы поневоле тут же наткнулся на что-то уводящее в сторону, я бы
рассеялся. Но в нашем маленьком городке подобные вещи выходят откровением.
Я вдруг почувствовал, что меня окружают декорации, из которых мне не выйти,
за пределы которых не вырваться... и рассеяния здесь быть не может. Этот
наш древний кремль... и внезапно вопль... а не потому они кричат, и я
вместе с ними, не потому мы кричим, что какой-то кромешный варвар, дикий
враг уже рушит башни, и надо бежать в храм, молить Бога о спасении, и в
конце концов свалиться под ударом сабли... Вот видишь, я брежу...
- А и этот наш кремль - что тебе еще надо более важного? - перебил
Буслов. - И будешь бредить, если не разберешься. В этом кремле случались
такие смуты, что наше время против них - храм тишины и покоя. А ничего, мир