"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

Значит, ты еще не окончательно ничтожен, не есть еще вполне ничтожество и
пустой сосуд, чтобы только с трепетным смирением воспринимать свое рабство
у Господа. Еще поборешься!
- Как ты все извращаешь, - закричал Буслов, - как все испоганиваешь!
- Вот опять же бесы...
- А все это чепуха! - закричал вдруг и Лоскутников. - И бесы ваши, и
купание в источнике!
Они уже вышли за ограду, и там, в поселке, кричали Буслов и
Лоскутников, суетливо беснуясь перед неприступным Чулихиным, туманно
ухмылявшимся. А живописец словно нарочито подавал себя, даже и с ужимками,
усиленным и неисправимым гонителем веры. В иные мгновения он страшно
округлял глаза и смотрел на Буслова одним из тех стоявших в очереди перед
купальней людей, которые первыми обличили в нем присутствие бесов. Буслов и
Лоскутников ничего не могли с этим поделать и только напрасно заходились и
брызгали пеной неуемного, казалось бы, негодования. Наконец Чулихин прервал
свое непотребное занятие и вытянул сильную руку, указывая, куда им теперь
направляться. Ему это было понятно. Лоскутников, еще прежде успокоившись,
шагнул в сторону и с сомнением смотрел на продолжавшего волноваться
Буслова. Он преисполнился иронии. Этот Буслов... ну что он такое, в самом
деле, выдумал? зачем полез в ледяную воду, выставляя себя на посмешище?
Посмеивался Лоскутников. Но Чулихин, изображающий непримиримого атеиста, не
стал смешон ему, как-либо забавен, не показался своеобразным и
трогательным, по-своему милым. Напротив! И в чем-то еще усомнился
Лоскутников, в чем-то большем, чем Чулихин, на чьем лице уже вполне
читалась уверенность в нужности и продуманности предстоящего им пути.
Лоскутников принял серьезный вид. Ему казалось, что он все глуше и
безнадежнее пропихивается в какие-то дебри, где в отвратительной влажной
рыхлости поглощает его жизнь странная, болезненная, судорожно сжимающая его
в своих сумасшедших объятиях.

***

Приближалась ночь. Паломники с проселочной дороги свернули в березовую
рощу, спустились с холма к соснам, которые пошли все выше и гуще,
свертываясь в дремучую чащу, где уже не было различия для глаза между
породами деревьев и только таинственное знание Чулихина отыскивало
тропинки, если не раскидывало их само же в причудливую сеть. Иногда эти
тропинки пролегали в траве едва заметной примятостью, а то вдруг
вывертывались как будто давней дорогой, еще не совсем заросшей и
исчезнувшей. У Чулихина был свой план продвижения к монастырю и к некой
вообще цели, им задуманной, он держал этот план в голове и не раскрывал
его, а при вопросах разводил руками, но не бессодержательно или в
недоумении, а выворачивал и складывал их в знаки, разгадавший которые узнал
бы и весь его замысел. Однако попробуй разгадать! Буслов не ломал над этим
голову, зная, что Чулихин может просто обмануть их, завести в неожиданное
место, уже, возможно, и задумав это, а может и примениться к его разгадке
таким образом, чтобы все равно вышел обман, некое забавное лукавство.
Лоскутникову же вовсе было не до того, ибо ему становилось все грустнее,
что он так путается и при любой идее Чулихина, что бы тот ни замышлял, все
же окажется плутающим в трех соснах.