"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

черпает в этом великое удовольствие, а это, согласись, ни в какие ворота не
лезет. Это уже, можно сказать, идиотизм. Так если ты все-таки их миром
интересуешься, то найди прежде всего среди них мыслящего и чувствующего.
- Но это путь Буслова, а он... он отрицает мой путь.
- Или считает, что у тебя попросту нет такового.
- Он знает, что есть, что я многого достиг.
- Однако не хочет с этим считаться?
Лоскутников задумался. А Чулихин смотрел на него лукавым мудрецом.
Пробежал мимо размахивающий руками Обузов, окончательно закружившийся. Его
лицо превратилось в газообразную возмущенную стихию.
- Ты хочешь, - вдруг построже заговорил Чулихин с Лоскутниковым, -
чтоб тебя опознали да признали, чтоб тебе присвоили некий статус. Но тот
попенок хоть и не катается, как кот в масле, а все же каждый Божий день
имеет хлеб с маслицем. Я же, человек, может быть, в высшей степени
одаренный и способный, я, чтобы не протянуть ноги, вынужден гоняться со
своими творениями за туристами. Чего же ты, мошенник, после этого требуешь?
- Какой это я тебе мошенник? - вскрикнул Лоскутников ущемленно.
- А такой, что всякий, кто в наши дни требует себе общественного
признания за одну только свою образованность, уже выходит мошенником.
Лоскутников встал и отошел от товарища. Остановившись перед
часовенкой, он смотрел на нее в изумлении, тут же лелея мысль, что она
красивее Чулихина и его грубых рассуждений. Кто-то опять запел возле
купальни. Подошла очередь Обузова и Буслова, а Авдотья, сделав безграничным
терпением свое дело, утвердилась в стороне от двери, за которой скрылись
паломники, заложила руки за спину и стала выпуклыми глазами неподвижно
смотреть в ожидании возвращения мужа. Обузов, он спокойно спустился в
источник, огромно, как кит, погрузился в него трижды, вдруг оттуда
вывинчиваясь с утробным фырканьем, и вскоре вышел из купальни. А Буслов
задерживался. Подошел Чулихин. Все пел некий человек, и Лоскутников долго и
безуспешно отыскивал в толпе его лицо, а оно, бледное и мягкое, внезапно
выделилось словно само собой, и прямо в Лоскутникова уперся темный взгляд
больших круглых глаз, зыбко волнующихся над мгновенно меняющимися
искривлениями поющего рта. Лоскутников отвернулся.
Буслов вышел из купальни побитой собачонкой. Ему вслед смотрели и даже
показывали пальцем. Растерянный, он, похоже, плохо понимал, куда ему идти.
Чулихин подхватил его под руку.
- Что, дружок, опешил?
Медленно и сбивчиво Буслов рассказал свою историю, со стыдом слабо
повторил тот вопль, которым сотряс стены купальни. Чулихин уже понял
сердитые мысли людей, показывавших из толпы на Буслова пальцем.
Незадачливый паломник кричал в ледяной воде и думал, что сердце выскочит из
груди. С ним началась истерика. Еще и теперь не высохли следы слез в его
глазах.
- Вот оно что! - воскликнул Чулихин со смехом. - Такой ты важный,
солидный по внешности, величавой наружности господин, а источник-то выявил
твои внутренние слабости. Но ничего, не беда, это не иначе как бесы в тебе
от страха задергались и восстали.
- Как же не беда, если бесы? - угрюмо возразил Буслов.
- А потому не беда, - назидательно ответил живописец, - что бесы, они
тоже в своем роде содержательны и соответственно дают содержание человеку.