"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

что будет этого состояния души держаться неукоснительно.
- Поэт и философ в одном лице, - провозгласил он. - Я поэт-философ.
Вся важнейшая часть моей работы заключается в том, чтобы некие философские
идеи воплощать в жизнь. Я делаю это с помощью кисти и красок, а это уже
поэзия.
Буслов молчал, не вмешивался в спор своих друзей, не обращал внимания
на Обузовых и их перебранки. Он думал о том, что в пути, на который они
ступили, лишь он один преследует серьезные цели. В сознании этого Буслов
словно надавливал себе на затылок невидимой рукой, заставляя голову строить
лицо вниз, а тем самым он и исполнял глубокомысленный завет не забывать,
паря возвышенными думками в небесах, о подстерегающих на грешной земле
кочках и ямках. Он шел правильно, и не сказать, чтобы это так уж ему
нравилось, ведь за нею, за правильностью, терялась страсть. Хотелось бы
даже Буслову глотать пыль и проваливаться в некие расселины, разбивать ноги
в кровь об острые камни, а не вышагивать по довольно-таки гладкой и
благоустроенной дороге. И, может быть, это еще будет! Но не сейчас,
конечно, и не с такими спутниками. Буслов пожалел, что связался с этими
людьми; следовало идти одному. Не к отшельничеству ли клонится его
жизненный путь?
Солнце поднималось все выше, припекало. Обузовские тела лоснились от
пота, пугающим голым серебром умершей рыбьей плоти отливали в солнечных
лучах, и их дыхание разносилось над дорогой протяжным стоном. Паломников
обгоняли машины и автобусы.
- Я думал, мы быстро туда придем, - сказал Чулихин удивленно, - а
теперь Бог знает когда мы там будем и почему это у нас выходит опоздание.
- Не заблудились ли? - высказал предположение Лоскутников, помятый и
обессиленный бессонной ночью.
- А все эти, которые в машинах и автобусах, куда, по-твоему, спешат? С
ними нам с пути не сбиться.
Лоскутников деятельной внутренней работой ожесточал чувства, точил их
и острил, наметывая глаз уже и на поиски жертвы своего восстания на
сложившийся распорядок, вынуждавший его продолжать бессонницу и одурь на
нескончаемой дороге, в компании людей, которые и не думали оказывать ему
особое уважение.
- Они, положим, на верном пути, а нас, кто знает, может, лукавый
водит, - дурил он.
Чулихин не ответил. С раздражением Лоскутников думал о том, что на
местности, по которой пролегал их паломнический путь, нет никаких знаков
святости, ничего, указывающего на приближение к святыне, символизирующего
ее целительную силу, а есть только знакомая страна с ее обычными
деревеньками, полями, с ее словно раз и навсегда заданной расстановкой
лесных пород. Неоткуда взяться здесь даже и лукавому. Натурализм есть, а
вот из какого же ростка пробиться тут супернатурализму, о котором говорил
Леонтьев? Как поверить хотя бы в леших, в домовых, в кикимору какую-нибудь?
Страстно хотелось Лоскутникову, чтобы вера вдруг выручила его, спасла от
глупых материалистических тягот пути и если бы не горы двигала по его воле,
то по крайней мере заставляла Чулихина и ему подобных не пренебрегать
ответом, даже когда он, Лоскутников, говорит нелепости.
"В осаду для обороны Пскова из Печерской обители вышли чудотворная
икона Умиления, Успения и старая медная хоругвь", - неожиданно вспомнил