"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

безысходной, завидовал Буслову, до того ловко все устроившему, что и впрямь
нынче вправе был сидеть он в солидной позе за столом, все богатства
которого оплатил, потягивать вино, ласкающе обхватив узорчатое стекло
бокала крепкими пальцами, и рассказывать, как литературный труд и успех у
издателей украсили его жизнь. Тут уже складывалась картина, в которую не
вписывалась только тайная и как бы ничем не оправданная нужда бродить по
лесам в поисках указанного затейником монастыря. Но то-то и выходило, что
если этот новый Буслов, преуспевающий и перспективный, едва ли не
буржуазный, действительно возвращался, при всей своей очевидной
незамиренности, в жизнь его, Лоскутникова, то поворачивался он к нему
именно этой странной и таинственной стороной. К успехам Буслова Лоскутников
не имел ни малейшего отношения, и он ущемлено, как крыса в западне, боролся
с наваждением зависти, стараясь подавить ее.
- Я хорошо знаю места, они, скажу я вам, словно нарочно созданы для
паломничества, - сказал Чулихин. - Добираться туда следует на поезде,
далековато, зато от станции всего какой-то километр, от силы два или три,
до святого источника, где некогда подвизался тамошний подвижник. Он и
монастырь устроил, а это от источника уже порядочное расстояние, если брать
в рассуждении пешего хода, но как же, извините, иначе, если не на своих
двоих? Уж на что Нилус был хвор и ногами слаб, а и он отказался от помощи
гужевым транспортом и прошел пешком путь от Сарова до Дивеева.
Лоскутников развел руками, удивляясь:
- Но для чего ходить куда-то и бродить где-то в дальних краях, если у
нас тут полно своих храмов и монастырей?
- Я здесь чувствую себя так, словно я ладони, - возразил Буслов, - мне
все кажется, что я слишком на виду. И это не самомнение, не гордыня, это
чувство... чувство незащищенности. А защититься можно только одним
способом.
- Когда ты о нем расскажешь нам, об этом способе? - с затейливой
спешкой, несколько кривляясь, вставил Чулихин.
Но Буслов был сама неприступность.
- Я говорю: надо, знаете ли, замуроваться в простоту и незаметность, -
защищался он искусно.
- Особой простоты и незаметности ждать не приходится, не для нее мы
придуманы, - усмехнулся Чулихин. - Но сам способ постижения и достижения я
одобряю. Если я верно понял... Именно что ходить надо. Ты ведь это имел в
виду? Без странничества худо. И я тут свое не упущу. Я понял вас двоих. Ни
минуты не сомневаюсь, что вы оба герои моей будущей картины. И мне этот
случай упускать никак нельзя. Подобное, наверное, случается один раз в
жизни! Понимаете ли вы меня? Не сказать, чтобы я преступно зарыл свой
талант в землю, но что я распыляю его, это факт, от которого никуда не
денешься. Для человека, для художника, слегка уже подпорченного торгашеским
духом, но еще не вполне забывшего себя, ваш случай - это все равно что
подарок небес и еще это последняя возможность оправдать свое призвание. О
нет, я не жалуюсь. В данной ситуации я выгляжу совсем не хуже вас. И то,
что вы слышите, это еще не совсем то, что я в действительности думаю.
Говорится тут сейчас многое между нами только для красного словца, а в пути
будет иное. Когда мне совершенно тошно от рож, от суеты и торгашеского
духа, я беру в руки книжки славных богословов и даже святых отцов. Но
значит ли это, что я, читающий, листающий их, верую? Или что я не верую? И