"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

ныне, да и приятель его пока еще только решает, нужны ли ему новые
знакомства.
- Я ведь лишь набросал эскиз, - частил живописец. - Мол, есть тут один
страдающий человечек. Ходите вместе, сказал я ему. Да и что конкретного я
мог ему сказать о тебе?
- Я сам скажу! - перебил Лоскутников взволнованно. - Ты только
исполни, что обещал.
- Хорошо и правильно, что сам скажешь. Но поставь себя на место того
человека. Ему говорят: есть там еще некто, кто как будто годится тебе в
пару. Можно ли сразу загореться?
- Я же загорелся!
- И в самом деле... - как будто задумался Чулихин. - Ты здорово
подметил. Я это учту. Я все сделаю, как говорил, - теперь уже словно и
впрямь поклялся он.
И вот опять видел Лоскутников, что приятель дал, можно сказать, обет,
а ведет себя, однако, совсем не по-рыцарски. Мысль, что стоит ли и ожидать
иного от безалаберного, грубого, невежественного мужика, утешала, но как-то
смутно и ненадежно. Стал раздражаться Лоскутников на себя, что очень
увлекся приманкой обещанного знакомства, которое неизвестно еще к чему и
приведет, а дело проявления идеи стоит, не сдвигается с мертвой точки. Но
тут пришел Чулихин, застил своим оголтелым масштабом и те жалкие крохи
дневного света, что еще проникали в убогое жилище мученика мысли, и
объявил, что встреча назначена. Она должна состояться в парке, в летнем
кафе, и приятель Чулихина оплатит все выпитое и съеденное.
Наконец Лоскутников и Чулихин пришли в парк и заняли столик. Вокруг,
напирая на тонкую ограду, стояли высокие сосны, и между ними виднелись в
разных местах всевозможные увеселительные сооружения. Место было тенистое,
сумрачное, под стать беспокойному состоянию Лоскутникова. На аллеях бродили
зеваки и смотрели на сидящих в открытом кафе людей. Вновь что-то грезящее
на ходу закопошилось в голове Лоскутникова, потеснило внутреннюю
собранность мечтаниями о каких-то дальних странствиях и небывалых
приключениях.
- Сейчас появится, - сказал Чулихин, изучая меню. - Ты, главное, не
будь телком, веди себя достойно. Я имею в виду, что тебе нельзя зажиматься,
как бы невеститься. Речь ведь о другом идет, о вещах духовного порядка.
Будь раскованным и внушающим уважение.
Живописец просто весело болтал в предвкушении выпивки. Лоскутников не
смотрел на него прямо, а только скашивал в его сторону глаза из своей
поэтической надменности, и этот человек, двоясь в обозримом сумрачном
пространстве, с готовностью выдвигал над собой наподобие нимба образ
преданного и, разумеется, плутоватого оруженосца. Но существенно вздрогнул
Лоскутников, когда выросла возле их столика гордая фигура Буслова. Он
вскочил на ноги, отступил на шаг назад и замер, скрестив на груди руки, он
даже попробовал было с некоторой горделивостью выставить вперед ногу, в
общем, все говорило за то, что он, опешивший, готов окрыситься и в конечном
счете дать строгий отпор, хотя во взгляде его было, скорее, размышление,
смутное и беспорядочное, как у человека, который и в начальную минуту дикой
свалки будет еще раздумывать о ее целесообразности. Буслов же, напротив,
оттерся от всего воинственного и размышляющего о дальнем, он, опустив
голову, смотрел в пол с грубоватой, но смирной печалью, гадая, может быть,