"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

- Не это важно, а то, что сделал он, обманутый муж.
- А что он сделал?
- Он щелкнул меня пальцем в нос, - сказал Лоскутников просто. Но в
душе он обмирал от собственной откровенности.
Чулихин крупно, мясисто ухмылялся. Наконец его лицо разгладилось,
перестав натужно собираться в морщины, в которых улавливалось разве что
лишь отдаленное сходство с веками или губами, а между тем на него уже легла
печать румяной девственной красоты, и она, бродя по свежей глади как в
облаке, могла сама давать имена возникающим новым чертам или даже на ходу
образовывать их. Живописец расцветал оттого, что встретил в своем маленьком
и обыкновенном городе живую душу. Он легко читал в сердце Лоскутникова всю
его драму, но этого ему было мало, а большего он ждал от порывистого,
чувственного прикосновения, как если бы он действительно мог, протянув руку
и коснувшись тоскующего приятеля, почувствовать настоящий ожог.
- Посмотри на свой нос! На нем нет и следа этого щелчка. Ты мучаешься,
и это правильно, но ты оступился и с пути, где можно найти подлинное,
свалился в какой-то отросток, а мучиться в отростке, в кишке, словно ты
глист, гнида, - это нелепость и даже насмешка над высшим предназначением
человека, - разъяснил живописец Лоскутникову его положение с внешней
стороны, как оно представлялось извне.
Он уже искренне и бесповоротно заинтересовался все тем новым и
неожиданным, что давал Лоскутников, привел его в пивную и там сказал,
упираясь большими руками в столик:
- Я мог бы сломать тебя одним мизинцем, согнуть в бараний рог одним
движением руки.
- Перестань, - воскликнул Лоскутников с досадой, - мы же не будем
заниматься тут чепухой, так и не начинай с пустой болтовни!
- Чепухи действительно не будет, но оно целесообразно, видишь ли,
сразу установить, где сила, а где немочь. Да только в иной немочи
заключается порой огромная сила, и это меня всегда восхищает. Восхищен я и
твоим случаем! Для человека важен лишь путь из пункта, где он произошел от
Бога, к пункту, где он снова станет Божьим достоянием.
- Ну, правильно, это и есть существование. Можно было выразить все это
попроще, а не напускать туман. А ты что, верующий? - Лоскутников с
любопытством взглянул на собеседника.
- Нет, не верующий, если под верой понимать догмы, храмы и попов.
- Но тогда ты, может быть, претендуешь на роль учителя?
- Может быть, - кивнул Чулихин. - Но ты не совсем верно меня понял. Я
говорил не просто о существовании. Или у тебя сейчас существование, да и
только, и ничего больше? Почему же я вижу, что ты избран? Дело в том, что
только на пути, о котором я сказал, именно на пути, где в начале и в конце
звучит Бог, только там у человека появляется интересное и значительное для
живописца, для портретиста лицо, лицо, которое впрямь стоит зарисовать и
сохранить для потомства.
- Ты рискуешь ошибиться и принять растерянность за стоящее внимания, -
уныло постоял Лоскутников за какие-то свои тайные правды.
- Растерянность? Нет, скорее смятение, а оно Богу любо. Из-за носа
своего ты растерялся, и я оставляю это побоку, а вот смятение, оно у тебя
по высшим причинам, да другим оно и не может быть у человека вроде тебя, и
оно для меня - хлеб насущный.