"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

следовало и не опознал ли он присутствие Буслова прежде, чем тот осуществил
задуманное. Но не эта задача, или головоломка, стала важной в дальнейшей
жизни Лоскутникова, а тот факт, что Буслову, величавому и обычно не
делающему ничего подвижного, суетливого, как-то очень уж, сверх всякой меры
успешно удалась его проделка, так что вышло даже красиво и аккуратно, как
бывает в произведениях искусства и гораздо реже бывает в жизни, хотя бы и в
ее анекдотах. Неизвестно также, стал ли кто свидетелем этого случая, или,
точнее, кто именно стал таковым. Но Буслову это, пожалуй, было безразлично.
Сделал же он вот что. Он хищно протянул руку к поднятому вверх лицу
Лоскутникова и пребольно щелкнул его выстрелившим пальцем в нос. Опешил
Лоскутников. Слезы брызнули из его глаз, так ему пришлось больно, и он
волей-неволей отступил на шаг от Буслова, который спокойно стоял теперь как
раз на недавнем месте лоскутниковских взлетов и парений и с усмешкой следил
за впечатлениями пострадавшего. Время стремительного броска мести сразу
оказалось упущенным, и обидчик, твердо зная это или даже изначально на это
рассчитывая, громоздился прочной, несокрушимой скалой.
- За что? - выкрикнул подавленно Лоскутников.
- А за то, что с моей женой кобелировал.
Лоскутников ахнул. Правда оказалась слишком простой, обыденной и
грязной. Он понял, что Буслов не уйдет и будет до конца выяснять для себя
его поведение, т. е. пока он, Лоскутников, сам не спрячется где-нибудь от
него. Буслов перестал быть другом, учителем, человеком, которому
Лоскутников чуть было не поцеловал руку. Но перечень утраченных Бусловым
ролей можно было продолжить, и Лоскутников не знал, как ему быть. Ведь
Буслов, с другой стороны, не перестал быть мужчиной, жену которого он,
Лоскутников, похищал, и коллегой, с которым завтра предстоит сойтись в
редакции. И именно в этих ролях Буслова, не названных плачущим
Лоскутниковым вслух, но глубоко им прочувствованных, для Лоскутникова,
бегущего из кремля домой, в спасительное укрытие, обозначился огромный
нравственный вопрос, неразрешимость которого он постиг даже скорее, чем его
значительность. Буслов никуда не денется, не исчезнет и будет играть эти
роли дальше, так долго, пока существует Лоскутников. А раз долго, то значит
и последовательно. Но заключается ли хоть какая-то последовательность в
существовании Лоскутникова? Ему казалось, что он исчезает, вернее сказать,
исчезает он, а не Буслов, от которого он в общем-то не без успеха уносит
ноги, а следовательно, исчезновение происходит с ним как нечто навязанное
ему, чужое, как действие, ставшее возможным потому, что он каким-то образом
подменил собой другого.
Уже дома Лоскутников сообразил, откуда это ощущение подмены: Буслов,
тот самый, который превосходно разъяснил сущность национальной идеи и тем
занял позицию учителя, первый начал тут историю превращений, бросившись
вдруг разыгрывать роль оскорбленного супруга. Но он справился с этой ролью
отлично и даже усмехался в сознании своей победоносности. А Лоскутников,
который был готов остаться перед Бусловым в роли послушного ученика, но
внезапно получил щелчок в нос, не придумал ничего лучше, как удариться в
бегство, и тем самым он потерял всякую роль, даже возможность иметь ее. И
что ему оставалось теперь, если не бежать дальше до бесконечности и в
неизвестность?
Но куда все-таки? Он жил в маленьком домике, и это сразу его
ограничило, замкнуло в стенах и сузило, истончило до того, что он мог бы