"Михаил Литов. Картина паломничества " - читать интересную книгу автора

твердую почву под ногами. Все только рыхлилось в душе Лоскутникова под
благодатным дождем знаний и открытий.
А ведь уже настигали его и сны, которые он не мог не назвать
мистическими и пророческими. О них он особенно побоялся бы кому-либо
рассказать. Внезапно всплывала у него, спящего, в сознании фамилия, прежде
ему неизвестная и какая-нибудь непременно странная, словно бы единственная
в своем роде, и пока он вникал в нее, неслышно вскрикивая от изумления, уже
непостижимым образом обозначалось, что фамилия эта принадлежит автору,
книжку которого ему необходимо срочно и внимательно прочитать. Даже самому
себе Лоскутников не признавался, что тут возможен определенный испуг и что
он действительно пугается, испытывает некий род священного ужаса. Так же и
святым являлись во сне указания, где совершить им их духовных подвиг или
где воздвигнуть храм, но то святые, и к тому же даже они сначала пугались и
отшатывались, подозревая в тех снах напуски дьявольских чар. Естественно,
Лоскутников тут же прочитывал сверхъестественно указанного автора, но с тех
пор и его книжка, и даже само его происхождение казались бедолаге
таинственными, а то и несколько сомнительными, в хорошем, правда, если это
возможно, смысле. Здравомыслящий крепко скажет, что та фамилия прежде
мелькнула Лоскутникову в неких вычитанных эпизодах, примечаниях или
сносках, но он ее забыл, а она и всплыла снова к нему через сон. Однако
штука в том, что у самого Лоскутникова такой здравой догадки не было и он
по-своему определялся в совершающихся с ним чудесах.
Однажды Лоскутников на главной площади городка любовался ее простой,
но надежной и как ничто другое поддерживающей в сердце теплоту человеческих
чувств красотой. Он сидел за столиком летнего кафе, пил кофе и курил. Ему
уже было тошно оттого, что он в своей одинокой жизни неухожен, а при
нынешней идейности живет и вовсе непрактично, ест на скорую руку, спит
мало, к профессиональным обязанностям относится халатно и только в огромных
количествах поглощает кофе да курит. От кофе и табака голова шла кругом.
Уже через силу он заталкивал их в свои внутренности, уже и в этом кафе его
голова налилась свинцом, а к горлу подкатила тошнота, и он раздумывал, как
бы найти быстрое исцеление в новых свершениях своей идейности. Никто
давненько не указывал ему, что еще прочитать или посмотреть. За каждой
книгой провисал обрыв в неизвестность, за каждой изученной картиной
подстерегало ощущение, что уже теперь все, конец, познавать больше нечего.
Разве что в самой книге мелькало (и не забывалось) указание в виде фамилии
прежде ему неизвестного писателя или художника, и он тут же бросался в этом
направлении, но если выходила ошибка, если этот писатель или художник
оказывался слишком слаб для поддержания его идейной бодрости, Лоскутниковым
овладевало жутковатое чувство, что он идет неверным путем.
Он покачивался на стуле, погружался не то в сон, не то в думы и все
тоньше клевал носом в освобождающуюся перед ним пустоту вечности.
Официантка заинтересовалась и встревожилась его состоянием.
- Что это вы такой как в воду опущенный? - спросила она, заглядывая
тщетно собиравшемуся уходить Лоскутникову в глаза. - Прямо тут осунулись.
Лоскутников тупо посмотрел на нее, едва разбирая мелкие черты ее
простого лица, очаровательного в своей озабоченности.
- Как это - прямо тут?
- А прямо пока тут сидели, - пояснила девушка.
Лоскутников знал, что это случилось с ним из-за переизбытка кофе и