"Дмитрий Липскеров. Осени не будет никогда" - читать интересную книгу автора

А Машенька, ее младшенькая сестричка, после того случая быстро засохла,
всего за два годика, и схоронили ее на казенные деньги, так как Антонида,
тогда еще надеявшаяся на выздоровление мужа, свезла Шашкина в Коктебель к
татарину-колдуну и посему находилась далеко от сестриной смерти. Вот почему
на казенные... При воспоминаниях о Машеньке почему-то не слезилось...
Прислушиваясь к шипению блинов на сковородах, Шашкин аж в бешенство
приходил - до бледности губ. Он и сам толком не понимал, на кого и на что
ярость у него такая. Казалось, за столько лет можно было смириться со своим
состоянием! Другие даже в Олимпийских играх участвуют, или хотя бы в домино
во дворе бряцают, а ему скучны все эти игрища. Нет интереса. Неинтересно!..
"Депрессия!" - объяснял.
Но замечал иногда, что какой-то интерес в нем проявляется, когда
Антонида близко к его фигуре подходит. Температура тела даже повышалась. Раз
он даже запустил юркую руку ей под халат, обнаружив под ним еще крепкие
ляжки, а между ними царствие небесное во всей его влаге сладкой, словно в
манне. Задрожал он тогда всем телом, ощутил критическую температуру органов,
воспрял было со своего кресла-каталки, но засушенные до воблы ноги его
подломились, мгновение Шашкин пытался балансировать, но уже понимал, что
падает на пол, ухватился влажными пальцами за женин халат, ткань треснула,
поползла по швам, чем смягчила падение калеки... Иван лежал на холодных
досках и плакал. Проливал слезы, наверное, оттого, что понимал - никогда ему
не попасть в царствие небесное правильным путем!.. А через месяц жена
внезапно проговорила:
- Жить надо не правильно, а праведно...
Как он разозлился тогда! Взял из-под руки пустой стакан и запустил им в
Антониду. Попал в самую бровь, так что кровь на стену брызнула.
Супруга тогда его грязной рубашкой утерлась, стала бледной лицом и лишь
одно сказала:
- Еще раз такое, и сдам на казенный харч! И мужика себе враз найду, о
трех ногах...
- Ы-ы-ы! - провыл напуганный Шашкин...
Она вошла к нему, везя перед собою на тележке таз блинов, со словами:
"Нечего тебе здесь во тьме сидеть", - отдернула шторы, открыла форточку и
впустила в комнату солнечный день, пахнущий бесснежьем, свечным дымком от
соседствующей церкви, и все это вперемежку с могучим блинным запахом.
Шашкин смотрел на тележку и уже не держал во рту слюны - тоненькой
ниткой она тянулась к подбородку, задорно поблескивая на солнце.
На столе помимо таза с основным еще имелась и прозрачная емкость с
белейшей сметаной, густой, с какими-то даже разводами плотности внутри,
рядышком пряталась пиала с растопленным сливочным маслом, словно янтарь
расплавили.
Антонида утерла мужу подбородок.
У Шашкина от созерцания такой радости вся ярость вмиг улетучилась в
форточку, он приподнялся на локтях и увидел ее - прозрачную, как шашкинская
слеза, как бриллиант Шахин-шаха, спокойную, словно поверхность Байкала, на
треть заполняющую хрустальный графин с высоким горлом и пробкой-короной, и
хрен с ней, как она называется - "Столичная" или "Московская", все одно -
она присутствует на праздничном столе!..
"Хвала тебе, Антонида!" - пропел про себя парализованный.
А рядом тарелочка с селедочкой, нарезанной толстыми шматами, и тоже