"Валерий Липневич. В кресле под яблоней (повесть) " - читать интересную книгу автора

заседал в Четырехлетнем сейме, принимал активное участие в подготовке
восстания 1794 года, был членом временного правительства Литвы в 1812-м.
Наши Ельские - люди мирные, музыканты, литераторы. Поглядывая на эту
компанию, мы с Володей продолжаем пилить. Они остановились между домами
председателя и пчеловода, напротив водонапорной башни. Какой-то незнакомый
седой мужчина начал им что-то рассказывать.
"Давай пока перекурим, - деликатно предложил Володя, - не будем
мешать". Несмотря на внешность разбойника, особенно когда отпускает бороду и
она виноградными гроздьями - настоящий грек - скульптурно отягощает нижнюю
половину лица, Володя человек чуткий и нежный.
Поэтому, вероятно, и нуждается в постоянном восстановлении равновесия
между организмом и грубой средой. Свою мать, Надежду
Ивановну, он до сих пор называет на "вы", хотя другие братья, младшие,
по-деревенски привычно "тыкают".
Да, на месте серебряной водонапорной башни, за которой Володя тоже
присматривает, находился панский дом, похожий, судя по картинке, скорее на
сарай с высокой тяжелой крышей. Был построен лет триста назад и сгорел в
прошлую войну. Господин Е. Б. предлагал нашему
Юзику пятьдесят тысяч долларов - до дефолта - плюс дом в другом месте,
если он согласится оставить так бездумно занятое им историческое место. Юзик
не согласился.
Господин Е. Б., как и все мы, тоже когда-то был просто товарищем -
бойким журналистом из молодежной газеты, деятельным, как Чичиков, и
затейливо мечтательным, как Манилов. Он только под занавес советской власти
сумел к ней адаптироваться. Универсальной формой приспособления как наиболее
соответствующей типу его личности стал большевистский аврал во всех видах
деятельности. Объектом приложения его незаурядной активности могло быть что
угодно - от срочной организации комсомольской выставки до создания
необычного пионерского лагеря. Лагерь, собравший знакомых и друзей
"кролика", проработал только месяц. Там мы с ним и познакомились. Армейский
опыт начальника столовой - вершина моей жизненной карьеры - очень пригодился
для должности завхоза. Одного месяца вполне хватило, чтобы уже больше
никогда не иметь с господином Е. Б. никаких общих дел. Через несколько
месяцев после этого мероприятия я столкнулся с бывшим своим начальником в
конторе нашего колхоза. Е. Б. находился в состоянии очередного аврала,
посвященного созданию красочной наглядной агитации. За это председатель
помог оформить маленькую хатку в нашем сельсовете.
Хатка оказалась первой на том берегу, по прямой метров триста от моей.
Говорят, при немцах хоронился в там у своей любовницы староста. Я еще помню
ту носатую женщину со странной кличкой Попка и несколькими детьми от разных
мужей. Так что место тоже историческое.
Правда, выкупить его желающих почему-то не находится.
Однорукий ледащий мужичонка - руку отхватило молотилкой - был при
немцах рассудительно выбран мужиками на вроде бы совсем безобидную
должность: в хозяйстве, мол, от него все равно никакого толку.
Принцип известный, так выбирали и в Учредительное собрание, так
выбирают и в нынешние Думы. Вскорости Безрукий - кличка - подвел под
расстрел самых основательных мужиков: посевную срывают. (Колхозы немцы
распустили только через год: "О, коллектив! Гут, гут!") В следующей партии
должен был пойти на расстрел и мой дед.