"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

Варгавтик Борис".

Почему нет рядом другой надписи, в память о других замученных? Может
быть, потому, что не шесть, а сто шестьдесят тысяч фамилий надо было бы
поместить на мраморной доске? Но тогда пришлось бы вывесить еще один,
третий, список, список многотысячных других жертв, замученных другими
палачами.
Вот и сквер, где когда-то белел, круглился, купался в небесной лазури
собор. Этим кварталом, магазином Генриха Шпехта, заканчивалась шумная часть
улицы. Кто у нас не помнит магазина Генриха Шпехта, кто из сверстников
Лоренца не вступал с бьющимся сердцем в это внушительное царство тетрадей,
перьев, пеналов, ранцев, карандашей, линеек, пряжек с гербами гимназии?
Может быть, только юные забияки простолюдной Романовки не приходили сюда, но
вряд ли, в нашем городе все дети учились. За кассой в глубине магазина
сидела Марта Генриховна, дочь хозяина, и ее желтое лицо, жидкие косицы и
прекрасные кроткие глаза были как бы символом тернистого пути и добра науки.
Высокий, с редкими лошадиными зубами человек в штучных брюках и в пиджаке из
черного альпака радостно двигался навстречу покупателям. Ликование было в
его каштановых зрачках:
- Бонжур, мадам Пшерадская! Младшего привели? Внука? Никогда бы не
поверил! Нет, я серьезно! Господин Бакаляр, куда вы определили наследника? В
коммерческое? Что вы говорите, у него же такие способности, город гремит! Ну
конечно, в гимназию они нас не допустят. Вообще, скажу я вам, эти
добровольцы... Мальчик, не трогайте ничего руками!
Дети считали, что этот человек и есть Генрих Шпехт, а когда Лоренц
хвастался, что живет с ним в одном доме, что его фамилия Кемпфер, что он
приказчик Шпехта, - над ним смеялись. Над ним часто смеялись...
Он сделал еще несколько шагов, перешел через торцовую мостовую, и улица
резко изменилась. Вдали показалось нечто необыкновенное, вечно-новое: море.
Здесь никогда не было ни мастерских, ни магазинов, но здесь было то, что
законно рождается вместе с мастерскими и магазинами: университет.
Приезжие всегда восхищались европейским обликом нашего города. Но
Лоренц полагал, что не в портиках банков на Кардинальской улице, не в
могучих портовых сооружениях, а именно здесь, в строгих зданиях
университета, - священные камни Европы. Не отрицая изящества архитектуры,
обдуманной прелести колонн различных орденов, придирчивые знатоки говорили
об эклектичности местного зодчества. Они ошибались: не эклектичность, а
синтез. Основаниями этих зданий были пытливая мысль и огнедышащее слово
итальянского Возрождения, французских энциклопедистов, немецких мудрецов.
Однажды, после февральской революции, маленький Миша гулял здесь с
отцом, навстречу шли студенты в помятых фуражках и в светло-серых тужурках.
"Товарищи, грандиозная новость: Григулов записался в богоискатели!" -
услышал Миша голос бородатого студента, лицо которого было похоже на портрет
писателя Гаршина.
- Папа, что такое богоискатели?
Почему-то эта фраза навсегда врезалась ему в душу. Как все дети, он
рисовал себе жизнь неизменной, менялся только он сам, становился взрослым,
высоким, и вот уже говорят о нем: "Грандиозная новость: Лоренц записался в
богоискатели!"
Потом он действительно стал взрослым, высоким, вошел в массивные двери