"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

В магазин Чемадуровой пошли со двора, через комнату Сосновиков. Двери в
комнату были раскрыты настежь, мебель придвинута к стенам, чтобы легче было
убежать, если погромщики все-таки ворвутся к Чемадуровой. А куда убежать?
Федор Федорович постучал, пройдя с Мишей через всю комнату, в железные
двери магазина:
- Откройте, это я, Лоренц.
Засов на дверях со стороны магазина был снят и косо упирался в пол. В
магазине была полутьма. Шторы на всех окнах спущены, свет проникал через
узорное стекло наружных дверей, и этот солнечный свет улицы казался тоже
испуганным, он с какой-то унизительной робостью ложился на паркет, на
длинную темную стойку, на иконы, пустые оклады, кресты различной величины,
на полки, где стояли чаши, подсвечники, кадильницы, фонарики, не
распроданные на Пасху, где лежали ризы, сложенные исподом кверху, пакеты с
восковыми свечами. И на лица падал этот свет, на лица стариков, мужчин и
женщин, которые обрели первоначально-ханаанские черты. И на лики падал этот
свет, на лики апостолов, и они ожили среди соплеменников своих, и
византийские их глаза, видавшие нездешнюю красоту, спасительное чудо,
наполнила простая, грубая, земная правда страдания.
Лицо притихшей Зинаиды Моисеевны стало прекрасным от страха за себя, за
мужа, за свою девочку. Она стояла, прижимаясь спиной к холодной кафельной
печке и обнимая старую свекровь. Ионкис в визитке (он вчера гулял всю ночь у
родственников на свадьбе) и столяр Димитраки сторожили у наружных дверей, на
которые умышленно не были спущены шторы: здесь, мол, православные, бояться
им нечего. Казалось, что смугло-желтое лицо Димитраки написано восточным
богомазом.
На собственной табуретке сидела жена Ионкиса, мелкокурчавая пышная
красавица, и часто дышала своими большими белыми яблоками в шелковых сумках
лифчика. Фрида Сосновик лежала животом кверху на вытертом кожаном диванчике:
здесь обычно сиживали в своих холщовых подрясниках оптовые покупатели -
священники из окрестных степных сел. Вольф снимал батистовым платочком
капельки пота со лба жены.
У крайнего подоконника в серой мгле шепотом беседовали мужчины: скорняк
Беленький, Абрам и Александр Кемферы, подмастерье Ионкиса Бориска Варгавтик.
Скорняк мучился: он порывался подробно рассказать о том, как Троцкий
запретил Симону Петлюре устраивать еврейские погромы и за это отдал ему
Одессу, Херсон и Николаев, кое-что он слышал, кое-что придумал сам, он знал,
что этот рассказ будет приятен Бориске, который, говорят, что-то начал
крутиться последнее время возле большевиков (а почему бы не сказать приятное
человеку?). Слова так и вырывались из его рта, но Беленький боялся оскорбить
чувства их спасительницы - Чемадуровой.
Детей не было видно - они прятались за длинной стойкой, пересекавшей
весь магазин. В конце стойки на высоком, с лесенкой, стуле грузно
возвышалась у кассы-конторки маленькая Чемадурова, уже тогда старая, но еще
крепкая. Золотой крестик смутно мерцал на ее полной груди. Она сурово, как
бы нехотя отвечала на какие-то горячие речи мадам Варути, наклонившейся к
ней из-за конторки.
То, что вместе с искавшими спасения находились Чемадурова, Димитраки,
Федор Федорович, мадам Варути, что именно в магазине церковной утвари
спасались преследуемые, не было в те времена случайностью. Потом времена
переменились.