"Семен Липкин. Записки жильца" - читать интересную книгу автора

Сволочь такую.

И ничего не могли поделать ни Деникин, ни служившие под его знаменем
интеллигенты, среди которых были и евреи: добровольцы устраивали погромы -
правда, не в больших городах, а в местечках, вдали от взоров начальства.
Устраивали погромы и отдельные лихие отряды армии Буденного, в особенности
кубанские и донские казаки, уставшие от жестокой, отвратительной въедливости
комиссаров-долгоносиков. Впоследствии Буденный вспоминал, что Троцкий
называл его конницу бандой, а его, Буденного, - атаманом и говорил: "Куда он
поведет свою ватагу, туда она и пойдет".
Но у буденновцев была такая сила, которой не было у деникинцев: идея. И
большевистская идея быстро справлялась и расправлялась - ибо иначе она бы
тогда погибла - с разбойными еретиками. Изумительное свойство большевистской
идеи, залог ее торжества - сочетание жестокой бессмысленности преступления с
разумом прекрасного. Чернь, ведомая вождями, думая, что движется к
прекрасному, бессильно и трусливо приписывает бессмысленность совершаемых ею
преступлений другой нации: так понятней. Не всегда при этом надо уничтожать
другую нацию. Например, Махно (ему, сам того не зная, потом подражал
Антонеску) позволял своим хлопцам убивать и грабить жидов, но только не в
столице анархии, в своем Гуляй-Поле, и там евреи чувствовали себя в
безопасности.
Социалист Петлюра, как позднее социалист Гитлер, не скрывал, что хочет
уничтожить евреев. Его герб - изображение гайдамака на лазурном фоне -
утверждал преемственность его армии от тех, кто несколько веков назад, при
Богдане Хмельницком, залил Украину еврейской кровью. Но не мог Украине дать
счастье Петлюра, как не дал ей счастья и Богдан.
На этот раз шли успокоительные слухи. Стало известно, что с
петлюровцами заключили соглашение большевики. В доме Чемадуровой мнения по
этому поводу разделились. "Одна шайка", - бурчал Цыбульский. "Да, но погрома
не будет, большевики не позволят, - возражал скорняк Беленький. - Лично я,
клянусь жизнью детей, пережил семь погромов. Хотя это было, но это факт.
Если я вру, пусть я не доживу до завтрашнего дня, пусть меня семьдесят семь
раз закопают живым в землю. Если большевики договорились с этими злыднями,
значит, все будет хорошо, чтобы я так видел своих детей здоровыми, как это
правда. Поверьте мне, я не такой человек, чтобы разбрасывать слова, как
пьяный матрос разбрасывает медяки".
Беленький был чудовищный лгун, но говорил он с таким убеждением, что
заставлял себя слушать. Слушать его слушали, однако все с облегчением
вздохнули, когда мадам Чемадурова объявила через своего приказчика, чтобы
соседи пришли рано утром в ее магазин. Это было хорошо придумано, не станут
же петлюровцы искать евреев в магазине церковной утвари!
Утром была тишина, тревожная тишина безвластия. Французские корабли
ушли, а петлюровцы скакали со стороны степи и еще не успели вступить в
город. Но злое дело уже делалось. В синодальной типографии печатались
черносотенные прокламации. (Так как их не пришлось в те дни распространить,
то через год, при большевиках, когда реквизировали все имущество типографии,
прокламации достались школьникам, и на оборотной стороне мы решали на них
арифметические задачи.) Некоторые видели, как разъезжал по городу на
собственных дрожках светило - окулист Севостьянов. Он стоял в котелке, в
демисезонном пальто с узким бархатным воротником, благостно улыбающийся,