"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

- Молчать! - крикнул отец невесты Иван Севастьянович. - Это я тебе,
во-первых, говорю, а во-вторых, кто тебе в преньях слово давал? Сядь себе и
не поноси Прасковью! Я, почитай, рядом лежал, когда в ее мужа Василия попал
тот проклятый осколок замедленного действия, который его потом в могилу
свел...
Шум, конечно, большой начался. Одни кричали за Прасковью, другие - не
поймешь за кого, но Иван Севастьянович беспорядки прекратил. Как гаркнет:
- Молчать и дыханье пресечь! Я, может, еще два слова сказать хочу... Я
кто есть? Отец? Во!... Любка! Любка, повторяю!
Невеста вроде бы обрадовалась: - Слушаю, папочка! Я вся внимание.
Иван Севастьянович усмехнулся и так тихо, что у всех зазвенело в ушах,
сказал:
- Дура! Набитая!
На свадьбе, понятно, стало тихо и душно, точно в деревне перед грозой:
было слышно, как на электростанции гудит дизель, а в остальном - ни звука.
Глухая была ночь.
- Советский суд! - покачиваясь, сказал Марат Ганиевич. - Согласно
Конституции, советский суд...
- Суд? - закричал Иван Севастьянович. - Ты мне про суд говоришь... Да я
сейчас тебя в бумагу раскатаю! Да я...
На этом месте поднялась мать невесты и тоже давай кричать:
- Дорогие и любимые гостиньки, теперь, пожалуйста, покушать да испить в
доме невесты-красавицы! Уж я так старалась, что стол ломится. Не обидьте,
пожалуйста, любимые гостиньки!
Улица Первомайская была широкая, точно городская, но дорогие любимые
гости в улицу не вместились: ревя песни и хохоча, пошли ордой, а кто
попьянее, прижимался к палисадникам, чтобы с землей не целоваться. Дядя
Сидор, колхозный пастух, к примеру сказать, по каждому палисаднику, словно
по лестнице, лез. Перебирает руками жердочки, и так у него ладно
получается - метр за метром шпарит вперед да еще и песню играет: "Стань,
казачка молодая, у плетня..." На глазок прикинуть, гостей всего сорок
человек, от силы пятьдесят, а казалось - вся деревня поднялась и пошла
стенкой на другую деревню. Главное, вот что не понять: песни гости пели
разные, а все равно получался "Шумел камыш...". А дед Евлампий - сто лет, не
меньше - орал "Солдатушки, бравые робятушки..." и вместо барабана стучал
кирзовым сапогом во все тесовые ворота, какие на пути попадались. Деревня,
конечно, и без того не спала из-за свадьбы Любки Ненашевой, а тут кто и
придремал живо бросался к темному окну, чтобы при луне посмотреть, как
женится сам Марат Ганиевич Смирнов, человек культурный. А Любка, то есть
молодая, пела "Как хорошо быть генералом", - ей такое на ум пришло! А Марат
Ганиевич ничего не пел, шатался из стороны в сторону, чуть не падал и от
этого тонко хохотал, точно его щекотали под седьмое ребро. Прохохочется,
выпрямится, постоит на месте, и снова начинает падать, и опять хохотать.
Любку Ненашеву, невесту, он не узнавал и, когда допадывал до какой-нибудь
живой женщины, говорил нежно: "Дорогая! Миль пардон!"
- "Стану, стану генералом, если капрала переживу..." - пела совсем
трезвая Любка Ненашева.

2