"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

черт и дьявол и просто не понять, что. Настя переоделась в светлое платье,
на фартуке - клоун в красном колпаке с белой кисточкой. И глаза хорошие -
насмешливые, будто бы хочет сама над собой захохотать, но нет времени, и от
этого Ивану сделалось хорошо и покойно, как бывало на сеновале, когда утром
сквозь щель смотрел на растопыренную звезду, похожую на паучка. "Выпью
водки! - подумал он и почесал нос. - Может быть, даже много выпью... Дождь
идет, горючка кончилась, трактора вязнут..."
- Ну, Иван, начнем, пожалуй! - садясь, сказала Настя и, наконец,
улыбнулась. - Предлагаю выпить за открытие дома-музея современной
меблировки.
Настя презрительно ткнула пальцем в спинку кресла, на котором сидела.
- Сама не знаю, что со мной произошло, - совсем насмешливо произнесла
она, - наверное, помрачение, как местные старухи выражаются... Не мещанка же
я, а вот... Бывает, что человек сам себя понять не может. - Она закинула
голову и рассмеялась.
Иван рассудительно покачал головой: он понимал не только боязнь Насти
показаться в его глазах смешной, но и то понимал, почему ей уютнее жить
среди всех этих вещей, ни на мгновение не оставляющих человека наедине с
самим собою.
- А мне нравится! - сказал он. - Удобно, и все нужное... А вы сами-то
что будете пить, Настя?
- Вино.
- А я водки.
Они молча чокнулись, выпили, начали есть. Барабанил нудно по крыше и
стеклам дождь, пахло из открытой форточки осенней рябиной и рано увядшей
черемухой, какой-то человек с чавканьем вытаскивал из грязи сапоги, и его
было жалко, когда представлялось, что человеку еще идти и идти, а вот Иван и
Настя сидят в тепле и электричестве, все кругом блестит да сияет.
- Вот масло.
- Вижу... Я уже мазал.
Надо было разговаривать, но Иван мог говорить только о Любке Ненашевой,
а Настя - о своем полярнике, из-за которого она бросила Ленинград.
- Давай, Настя, еще выпьем! - вдруг горячо сказал Ванюшка, с маху решив
о Любке Ненашевой больше не думать. - Выпьем за хорошее, с плохим сами
справимся.
Настя полулежала в кресле, глаза были прикрыты.
- Как ты легко перешел на "ты"! - тихо, не открывая глаз, проговорила
Настя низким голосом. - А ведь на самом деле трудно произносить: "Вы, Иван!"
Легче и понятнее: "Ты, Иван!" - Она помолчала. - И как трудно: "Ты,
Станислав!" Обязательно надо: "Вы, Станислав!"
Полярников Иван видел: в унтах, толстых шубейках, шапки - втрое больше
головы. Последним пароходом "Козьма Минин" они ехали в Обскую губу, чтобы
там пересесть на вертолет, а с вертолета на ледокол. Они нравились Ивану -
простые, веселые. Полярники на палубе стояли прямо и гордо, словно их
фотографировали, но ведь ехали не на курорт. Правда, Иван тогда подумал:
"Четыре месяца ночь? Ну и что? У нас девять месяцев зима и солнца сроду не
бывает - тучи да тучи..."
Ивану тоже хотелось Насте сказать, что имя Любка - сильно неудобное
имя. Как ее на людях называть, если не Любкой? Любовь - куры от смеха
попадают, Любаша и Люба - так только дома называть можно. Что и говорить, не