"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

Повезло Ивану, хорошая была книжка...

6

К Новому году, за неделю примерно, в Старо-Короткино приехали поутру
гости, да такие, что вся деревня от волнения зашумела. Первым из черной
райкомовской "Волги" вышел секретарь райкома по сельскому хозяйству Быков,
за ним - толстый, мрачный и пыхтящий человек в осеннем пальто и без шапки -
наверное, потому, что волос на голове у него было видимо-невидимо.
- Наш знаменитый писатель Никон Никонович Никонов! - торжественно
сказал секретать райкома Быков, гордясь даже тем, что произносит длинное,
будто придуманное имя-отчество и фамилию писателя и стоит с ним рядом. - А
это, Никон Никонович, и есть тракторист Иван Мурзин - представитель славной
молодежи.
Ивану писатель понравился. Седой и печальный, на Ивана ни пристально,
ни радостно не поглядел, а так только глянул вскользь и вежливо кивнул. Не
суетился и никаких чувств не обозначал - значит, приехал работать, а
работать каждому человеку иногда не хочется, особенно когда голова поседела
и дышишь так, словно убегал от собак.
- Ведите меня в заезжую, - попросил писатель. - А вас, Иван, если не
затруднит, прошу прийти ко мне вечером часиков в семь-восемь... - Он
огляделся. - Правильно ли, что именно в этой деревне живет товарищ Смирнов
Марат Ганиевич?
- Правильно! - активно ответили из толпы.
- Попросите его повидаться со мной сразу после обеда. Передайте,
пожалуйста, что книга его стихов у меня... А засим простите: плохо переношу
самолет...
Иван Мурзин пришел к писателю Никонову в полвосьмого. Толстяк сидел за
столом, писал при свете потолочной слабой лампочки без абажура и дышал так
же тяжело и запально, как утром, когда вышел из машины. Был он в лыжных
штанах и бязевой нижней рубашке, грудь которой была засыпана пеплом и
прожжена в нескольких местах, волосы забыл причесать, и опять он здорово
понравился Ванюшке, особенно тем, что и на этот раз никакой особой радости
не проявил, когда увидел, как сказал секретарь райкома, "представителя
славной молодежи".
- Вам, слышал, нет восемнадцати? - ворчливо спросил писатель, когда
Иван сел на шаткий стул. - И куда вымахали таким верзилой, угораздило же!
Нет ничего противнее, чем привлекать внимание... На вас оглядываются?
- Бывает.
- Ну вот видите! Кому это надо, черт побери! Да еще в двадцатом веке,
когда часа одиночества не выкроишь! - Он сердито бросил на стол очки,
почесал грудь под бязевой рубахой, поморщился. - Я вам, Иван, не буду
задавать никаких вопросов, ничего не буду записывать. Но вот на трое суток
прилипну, как банный лист... Вы на работу - я с вами! В клуб - я рядом
торчу.
И так далее... И можете меня не стесняться, ибо имеется только один
шанс из ста, что я о вас напишу!... Ох, этот Болдырев! - Писатель
обозлился. - Этот Болдырев оторвал меня от романа... Слушайте, Иван...
- Я слушаю.
- Мне нравится, как вы молчите... Из деликатности или от характера?...