"Виль Липатов. Житие Ванюшки Мурзина или любовь в Старо-Короткине" - читать интересную книгу автора

зале соляркой, жарким металлом, травой, чуть привядшей на солнце, - запах
сенокоса, самый волнующий захохота помирал, потому что не было человека,
который бы не знал: Варькина вереть - двести восемь гектаров. Но как-то
забыли об этом, оглушенные криками с трибун "героя хлебной нивы".
Головченко сидел в знатном первом ряду тихохонько и смотрел на
собственные колени, обтянутые коричневыми кримпленовыми брюками. Он вообще
пришел на собрание, как на свадьбу, - при галстуке, в цветной рубахе и в
куртке из искусственной замши.
- Наведу сейчас ясность! - грозно, но печально сказал Ванюшка. -
Правление у нас есть, ревизионная комиссия есть, совет ветеранов есть, а вот
сажени проверить - этого мы не можем... Минуточку.
Иван прошел за сцену, пробыл там недолго и вернулся с двумя саженями -
огромными деревянными конструкциями, похожими на жестяные ученические
циркули. Расстояние между ножками - два метра, вверху - ручка, держась за
которую тихая по характеру учетчица Вера Хуторская, дрожащая сейчас за
спинами трактористов, измеряла обработанные механизаторами гектары - для
оплаты и трудовой славы.
- Сто шестьдесят сантиметров вместо двух метров! - зеленея от злости,
сказал Иван, показывая вторую сажень. - Знаете, что Головченко удумал:
гуманизм проявляет... Пусть вот об этом Вера расскажет: он к ней гуманизм
проявлял... Вера, бери слово!
Веру Хуторскую чуть не вытолкали на сцену, красную от стыда и дрожащую.
- Да я... Я, можно сказать, ничего не знаю, - бормотала она. - Только
он говорит... Вот он говорит...
- Что он говорит, товарищ Хуторская? Да что с вами? Не тронет вас
Головченко.
- Головченко я не боюся!... Сказали тоже: не тронет! Чего мне его
бояться? А мне вот стыдно перед народом, что я обман проглядела и у
Головченко, у этого жулика, сто часов премиальных, а вот теперь - транзистор
с никелированными ручками...
- Вера, что вам сказал Головченко? Объясните толком.
- Говорит: "Зачем вам по десять километров таскать за собой тяжелую
сажень? У меня, - говорит, - подле шалаша другая есть. Приходите налегке, -
говорит, - и промеряйте моей саженью"... Нас вместе с Головченко будут
судить или каждого по отдельности?
Иван печально улыбнулся. Ну что ты сделаешь с этим механизаторским
народом! Нет в нем никакой серьезности, основательности, если после
выступления Веры Хуторской зал вторично развеселился. Даже парторг Филаретов
А. А. усмехнулся, но осторожно: наверное, обдумывал мероприятия,
направленные против очковтирателя Г. Головченко, героя районной прессы. Ему
надо будет теперь тонну бумаги исписать, чтобы оправдаться перед районом.
- Будем продолжать собрание, товарищи! - бодро выкрикнул Филаретов А.
А., когда Иван Мурзин слез с трибуны и занял последнее место в малом зале. -
Премия гражданину Головченко отменяется. На первом месте теперь находится
знатный тракторист Семен Венедеевич Хорьков. Просим вас, Семен Венедеевич...
Однако не удалось продолжить собрание колхозному руководству. Передовик
Хорьков на трибуну не полез, а только подошел к столу президиума.
- Кончайте вы с этими премиями! - сказал он. - То за пахоту, то за
силос, то за травосеяние, то за... Холера не знает, за кого! Мне, к примеру,
ваш электрический будильник до лампочки. Я сам до вторых петухов просыпаюсь,