"Виль Липатов. Повесть без начала, сюжета и конца..." - читать интересную книгу автора

Стараясь понять себя, Нина Александровна остановилась возле простенькой
могилы со звездочкой на фанерной пирамиде памятника, с неприхотливой
деревянной оградкой и снежными кругами, лежащими друг на друге. Это были
венки, положенные на могилу еще до последнего снегопада. Она прочла: "Юрий
Семенович Слесарев. 1947-1969 гг. Спи спокойно, наш сын, муж и брат".
Выходит, Юрий Семенович Слесарев прожил на грешной земле всего двадцать два
года, и Нина Александровна по фотографии представила его во весь рост:
высокий, впалогрудый, черноволосый молодой человек с нервным лицом... Она
старательно и безбоязненно ворошила собственную душу - жалко ли ей Юрия
Слесарева, его мать, жену, брата или сестру, хочется ли плакать оттого, что
Слесарев прожил на этой теплой и круглой земле всего двадцать два года?
Оказалось, что Нина Александровна жалела умершего, ей было больно, а от
плохо покрашенной фанерной пирамиды сжималось сердце. Все это было так, все
происходило правильно, естественно, но почему же тогда с каждой секундой
делалось все легче, словно из груди по кусочкам вынимали холодный камень? Ну
почему? Значит, она здесь для того, чтобы самой выкарабкаться на
поверхность? Нина Александровна начала было считать про себя до десяти, но
от злости на Нинку Савицкую не досчитала, а приказала ей жестоко: "А ну
выйди-ка вон с кладбища, подлая!"
После того как металлическая ограда кладбища осталась позади, Нина
Александровна прислонилась спиной к одинокому чахлому тополю и медленно
подумала: "Когда открылась у Сергея язва? Почему я об этом ни разу не
вспомнила, чтобы спросить у него? Ведь это такой простой вопрос! Когда
открылась язва? Через несколько недель или месяцев после женитьбы на мне?"
На белом свете, то бишь в деревянном городе Пашеве, совсем потеплело;
дело дошло до того, что с кладбищенской горушки, пока еще безмолвной, бежал
грязно-зеленый и тоненький, словно струна, ручеек, кое-где пробуравивший
снег; мокрые и замызганные сороки уже походили не на ворон, а на
взъерошенных сычей; снег на дороге напоминал кашу из неочищенного риса,
ветлы, что росли возле молокозавода, подбыгали, и твердые в морозы ветви уже
висели по-осеннему печально, как у плакучих ив. Поглядев на все это, Нина
Александровна пожалела, что отпустила шофера дядю Колю,- ей хотелось
стремительно мчаться в Таежное, остановившись возле дирекции сплавной
конторы, ворваться вихрем в кабинет Сергея Вадимовича, с порога закричать:
"Сергей, когда у тебя открылась язва?" Потом следовало обнять его, пеленая и
целуя, вынести на руках из кабинета, не спрашивая согласия, бережно унести
на руках в больницу. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Нина
Александровна уже совершала быстрые суматошные движения: бежала по раскисшей
дороге с поднятой рукой, как это делает человек, когда хочет поймать такси
или левую машину. Однако в деревянном городе Пашеве по улицам разъезжало
всего два десятка такси, поймать машину могло помочь только чудо или поход
на районный базар, где всегда стояло три-четыре автомобиля в ожидании
"деревенщины", с которой можно было содрать лишний рубль. Но до рынка было
километра четыре - целая вечность шагов,- и Нина Александровна укусила себя
за перчатку, поняв безвыходность положения: через час, а может быть через
несколько минут желание "унести" в больницу больного Сергея Вадимовича
непременно пройдет... Такси не было, солнца не было, оттепели не было -
ничего не было, и Нина Александровна почувствовала себя пустой, как выжатый
лимон. Вздохнув, она пошла тихохонько по темной дороге и до тех пор шагала
по направлению к Таежному, пока ее не подобрал сплавконторский "газик",