"Виль Владимирович Липатов. Сказание о директоре Прончатове " - читать интересную книгу автора

тогда, когда на лежанке фельетониста раздался тоненький, заливистый храп и
стали доноситься жалобные, мальчишечьи стоны.
Поднявшись, Прончатов посмотрел в лицо Евг. Кетскому. Без очков, с
закрытыми глазами, с сонным румянцем на щеках, оно казалось совсем детским,
добрым и умным. "Расчудеснейший парень!" - подумал Олег Олегович. Ох, как
нравились Прончатову самоотверженность Евг. Кетского, его уверенность в том,
что все в жизни должно доставаться с трудом, его добродушная наивность и,
черт возьми, мужество! Не каждый человек выйдет на голый борт катера, когда
кругом темень, дождь, когда старшина нарочно бросает катер в опасные
кульбиты и когда неизвестно, за что держаться.
Хороший человек опал на левой лежанке "Волны", и Прончатов ему улыбался
хорошо. Потом вернулся к столу и до двух часов ночи писал доклад.
Дождь к утру не перестал, а пошел еще пуще прежнего; тучи обложили небо
густо и прочно, внутри них что-то посвистывало, посапывало; обстановка, в
общем, была такая, что надо было с секунды на секунду ждать или града, или
северного холодного ветра. В добавление ко всему Ян Падеревский поймал
транзистором областную сводку погоды, в которой синоптики, опровергая
вчерашнее сообщение, обещали дождь уже не в течение суток, а трех дней. Так
что в восемь часов утра, когда "Волна" хорошим ходом подбегала к Ула-Юлу,
Прончатов стоял на палубе мрачный, голодный; из-под капюшона плаща торчал
его синий злой нос. В лютости он дошел до того, что два приглашения
Падеревского позавтракать пропустил мимо ушей, но на третье отреагировал,
хотя не по существу.
- Доигрались, так твою перетак! - выразился Олег Олегович. - Храни нас
бог, чтобы на плотбище ничего плохого не произошло! Доигрались с Евг.
Кетским! Кстати, почему он спит? Будить! Пусть наблюдает жизнь.
Минут через пять сонный и дрожащий от холода фельетонист поднялся на
палубу, зацепившись за леер, едва не свалился в воду, но Ян Падеревский
попридержал его за локоть. Тогда фельетонист обеими руками схватился за
поручень, подставив лицо под дождь, окончательно пришел в себя.
- Доброе утро! - сонно улыбаясь, сказал он. - Это какая пристань, Олег
Олегович?
- Это не пристань, товарищ Евг., - важно ответил Прончатов. - Это
славное плотбище Ула-Юл.
От удивления глаза фельетониста стали большими, как оправа его очков,
но особенно долго удивляться у него времени не было, так как долговязый Ян
Падеревский вдруг наполовину высунулся из рубки, легкомысленно бросив
штурвал, стал делать руками темпераментные восточные жесты, призывая
фельетониста подойти к нему.
- Подите сюда, подите сюда, - интимно шептал Падеревский и при этом
закатывал глаза. - Что такое социалистическое соревнование, знаете? Ну,
хорошо! Так вот это оно и есть. Оно! - еще проникновеннее заявил Падеревский
и от удовольствия сощурился, как сытый кот. - Вступив в соревнование за
досрочную доставку директора на Ула-Юльский рейд, мы вчера взяли повышенные
обязательства. Сегодня мы можем рапортовать, что обязательства выполнены и
даже перевыполнены.
По дождевику фельетониста монотонно били капли, река шуршала и
пузырилась, и под этот монотонный и тоскливый шум слова Падеревского лились
тоненьком журчащей струйкой. Его шепот был так убедителен, лицо таким
дружеским и гордым, что Евг. Кетской тоже перешел на шепот.