"Марио Варгас Льоса. Письма молодому романисту" - читать интересную книгу автора

потому что те или иные вещи пришли ему в голову. В выборе темы свобода
писателя весьма относительна, а возможно, ее и вовсе не бывает. Вернее, в
любом случае она куда уже, чем в выборе литературной формы, где, как мне
кажется, писательская свобода - то есть ответственность - абсолютна. Мое
мнение таково: жизнь - прошу прощения, я и сам понимаю, что слово звучит
слишком громко, - навязывает писателю темы: определенный жизненный опыт
оставил в сознании и подсознании свои зарубки, и позднее пережитое начинает
преследовать его, и он хочет от него избавиться, для чего преображает в
разного рода выдуманные истории. Вряд ли стоит приводить примеры того, каким
именно образом темы, порожденные жизненным опытом, навязывают себя
писателю, - свидетельством тому любые воспоминания: вот эта история, этот
персонаж, эта ситуация, эта интрига не отпускали меня, я был одержим ими,
словно зов шел из самых глубин моей души, и мне пришлось описать все это,
чтобы заставить голос замолчать. Конечно, первым приходит на ум имя Пруста.
Вот настоящий писатель-катоблепас, согласны? Кто в большей степени и с
наилучшими результатами поедал себя, роясь в завалах собственной памяти со
скрупулезностью археолога, чем создатель "В поисках утраченного времени" -
монументального художественного воспроизведения жизненного пути автора, его
семьи, окружающих пейзажей, друзей, отношений, вкусов - независимо от того,
можно или нет говорить о них вслух, - удовольствий и разочарований, но в то
же время - таинственных и тончайших движений человеческой души в ее
неустанном стремлении накопить, рассортировать, похоронить и вновь откопать,
связать воедино и вновь разделить, отшлифовать либо исказить образы, которые
остаются в памяти от минувших лет. Биографы (например, Пейнтер) сумели
составить дотошные инвентарные списки реальных событий и персонажей, скрытых
в прустовской романной саге за пышным вымыслом, и убедительно показали нам,
каким образом это волшебное произведение строилось из материалов,
почерпнутых автором в жизни. Хотя на самом-то деле все эти инвентарные описи
автобиографических деталей, откопанных исследователями, показывают нечто
иное: творческая мощь Пруста, который, пользуясь подобным самоанализом и
ныряя в собственное прошлое, сумел преобразить достаточно обычные события
своей жизни в великолепный ковер, в ослепительное по совершенству
изображение человеческой натуры, увиденной автором с субъективных позиций
сознания, раздвоившегося специально для того, чтобы наблюдать за самим собой
в потоке жизни.
И это подводит нас к не менее важному, чем предыдущий, выводу. Хотя
отправной точкой для вымысла является жизненный опыт писателя, реальная
жизнь никогда не будет и не может быть пунктом назначения. Расстояние между
ними огромное, порой даже космическое, потому что в промежуточном процессе -
когда тема облекается в слова и получает особый повествовательный порядок -
автобиографический материал претерпевает изменения, обогащается (а порой и
обедняется), смешиваясь с другими материалами - либо подаренными памятью,
либо вымышленными и обработанными. В этом процессе тема обретает структуру,
если, конечно, роман - настоящее произведение искусства, за счет чего
вымысел достигает полной автономности - именно ее и должен имитировать
художественный текст, чтобы дальше уже жить независимой жизнью. (Те тексты,
которым не удается эмансипироваться от автора, имеют ценность лишь в
качестве биографических документов и относятся, разумеется, к разряду
творческих неудач.) Художественный процесс состоит в преображении материала,
поставляемого автору памятью, в объективный мир, сотканный из слов, то есть