"Марио Варгас Льоса. Письма молодому романисту" - читать интересную книгу автора

или историями-внучками в "Тысяче и одной ночи"), ведь эта история живет
своей независимой жизнью и не оказывает ни тематического, ни
психологического воздействия на историю, в которую вставлена (приключения
Дон Кихота и Санчо). То же можно сказать и еще об одной "китайской
шкатулке", созданной великим классиком, - я имею в виду "Повесть о плененном
капитане".
Честно говоря, давно пора написать солидное исследование о
многочисленных и разнообразных "китайских шкатулках", которые появляются в
"Дон Кихоте", потому что гениальный Сервантес использовал их с замечательной
эффективностью - начиная с предполагаемой рукописи Сида Амете Бененгели, за
версию или пересказ которой, собственно, и выдан "Дон Кихот" (ясность в сей
вопрос мудрый автор предпочитает не вносить). Можно, конечно, сказать, что
речь идет об общем месте, о приеме, который без устали эксплуатировали
рыцарские романы, почти каждый из которых в качестве подпорки использовал
загадочный манускрипт, найденный в каком-нибудь экзотическом месте. Но даже
самые испытанные приемы нельзя вводить в роман просто так, ведь они не могут
не повлиять на все произведение - иногда положительно, иногда пагубно. Если
мы всерьез отнесемся к версии о рукописи Сида Амете Бененгели, то композиция
"Дон Кихота" предстанет перед нами в виде матрешки с четырьмя - по крайней
мере - слоями производных историй:
1) Рукопись Сида Амете Бененгели, которая целиком нам неизвестна, будет
первым слоем (или первой "шкатулкой"). Непосредственно из нее вытекает
первая история-дочка, и это
2) история Дон Кихота и Санчо, в которую включены многочисленные
истории-внучки (третья "китайская шкатулка"), хотя по характеру они сильно
отличаются друг от друга:
это истории, рассказанные самими персонажами романа друг другу, как
упомянутая выше история пастушки Торральбы, которую мы слышим от Санчо, и
истории, вставленные по принципу коллажа, - персонажи их читают, и это
истории самостоятельные, письменного происхождения, они не связаны внутренне
с историей, в которую вправлены, как, например, "Повесть о
Безрассудно-любопытном" и "Повесть о плененном капитане".
Так вот, то, каким образом представлен в "Дон Кихоте" Сид Амете
Бененгели - его цитирует и упоминает всезнающий рассказчик, находящийся за
рамками романных событий (хотя он и вмешивается в них, как мы видели,
анализируя пространственную точку зрения), позволяет нам углубиться чуть
дальше и сделать следующий вывод: раз Сид Амете Бененгели цитируется, о его
рукописи нельзя говорить как о первой инстанции или основополагающей
реальности - матери всех историй. Если Сид Амете Бененгели в своей рукописи
говорит и рассуждает от первого лица (судя по цитатам, которые приводит
всезнающий и вездесущий рассказчик), то это, несомненно,
повествователь-персонаж, участвующий в истории, которая лишь условно может
быть названа самородной (на самом деле она, конечно же, представляет собой
вымысел, подчиненный искусной структуре). Во всех историях, где пространство
романных событий и пространство повествователя совпадают, наличествует
также, помимо литературной реальности, то есть первой, самой большой из
"китайских шкатулок", в которую помещены остальные, некая рука, которая их
пишет, придумывая (что самое главное) и самих повествователей. Итак, если мы
докопаемся до упомянутой первой "пишущей руки" (и притом единственной,
потому что, как всем известно, Сервантес был одноруким), нам придется