"Марио Варгас Льоса. Письма молодому романисту" - читать интересную книгу автора

предсказуемых, банальных, рутинных вещей, в другую реальность,
фантастическую, где происходят невероятные события (вспомним только что
упомянутых крольчат) и где нередко царит насилие. Вы конечно же читали
рассказ "Менады" - один из кортасаровских шедевров. Там постепенно, за счет
количественного накопления, происходит духовное преображение описанного
мира. То, что кажется безобидным концертом в театре "Корона" и сперва
вызывает экзальтированный энтузиазм публики, затем перерастает во взрыв
дикой ярости - спонтанный, необъяснимый и нечеловеческий, в суд Линча или
войну не на жизнь, а на смерть. К концу неожиданного побоища мы чувствуем
полную растерянность, потому что не понимаем, на самом ли деле все это
произошло или было кошмарным сном, а может, ужасный случай имел место в
"другом мире", и в его фундамент легло необычное смешение выдумок,
подавленных страхов и темных инстинктов человеческого духа.
Кортасар лучше других писателей умел пользоваться этим приемом -
замедленными или внезапными скачками в пространстве, времени или из одного
уровня реальности в другой, благодаря чему и возникают сразу узнаваемые
очертания кортасаровского мира, где неразрывно спаяны поэзия и воображение,
непогрешимое чутье на то, что сюрреалисты называли чудесным-повседневным, а
также плавная и чистая, без следов вычурности, проза, где кажущаяся простота
и разговорный стиль на самом деле скрывают сложную тематику и безудержную
смелость вымысла.
И если уж я по ассоциации принялся перебирать романные перемещения,
которые накрепко засели у меня в памяти, не могу не назвать и то, которое
происходит - образуя один из кратеров - у Селина в "Смерти в кредит", хотя к
этому писателю я не испытываю ни малейшей личной симпатии, скорее антипатию
и даже отвращение - из-за его расизма и антисемитизма, - и тем не менее он
написал два великих романа (один я уже назвал, второй - "Путешествие на край
ночи"). В "Смерти в кредит" есть незабываемая сцена: герой должен
переправиться через Ла-Манш на корабле, битком набитом людьми. На море
разыгралась буря, началась сильная качка, и всех, кто находился на борту, -
и членов экипажа, и пассажиров - стало выворачивать наизнанку. В результате,
как того и требует атмосфера мерзости и озверения, которая так завораживала
Селина, судно покрывают потоки блевотины. До сих пор мы находились в
натуралистическом мире, где царили ужасающая вульгарность, жизненная серость
и моральный упадок, - иначе говоря, любые описания опирались на объективную
реальность. Однако эта блевотина, которая почти в буквальном смысле
обрушивается на нас, читателей, вымазывая всей той грязью и дрянью, какие
только можно себе вообразить и какие только может исторгнуть человеческий
организм, эта блевотина начинает - благодаря особой неспешности
повествования и зрительной яркости создаваемой Селином картины - постепенно
"отрываться от реальности" и превращается в нечто фантастическое,
апокалипсическое, из-за чего в некий миг уже не горстка мужчин и женщин,
страдающих морской болезнью, блюет на палубе, но все человечество.
Происходит сдвиг, в результате которого события перемещаются на иной уровень
реальности, в план воображаемого и символического, даже фантастического, и
теперь все вокруг затронуто этой невероятной метаморфозой.
Мы могли бы еще долго, очень долго рассуждать на тему изменения
перспективы, но главное уже сказано, и приведенные примеры сполна
проиллюстрировали, каким образом действует прием - в разных его вариантах -
и как это отражается на романе. Пожалуй, стоит повторить лишь то, что я