"Марио Варгас Льоса. Тетради дона Ригоберто" - читать интересную книгу автора

- А для чего понадобились бочонки с медом? - спросил он, подозревая
какую-то игру, шутку, которая нарушила бы помпезность церемонии.
- Чтобы намазать тебя, - проговорил мужчина, прекратив целовать донью
Лукрецию. Он продолжал снимать с нее одежду; чулки, пальто и блузка уже
валялись на полу. Теперь он расстегивал юбку. - Я привез его из Греции, с
пасеки на горе Гиметт. Это тот самый мед, о котором говорил Аристотель. Я
берег его для тебя, специально для этой ночи.
"Он ее любит", - подумал дон Ригоберто, умиляясь и ревнуя.
- Вот уж нет, - запротестовала донья Лукреция. - Нет и нет. Со мной эти
мерзости не пройдут.
Однако протестовала она неуверенно, заранее признавая поражение,
покоряясь необоримой воле своего любовника. Нарастающее желание и
настойчивая нежность мужчины, простертого у ее ног, заставили донью Лукрецию
забыть о доносившемся с кровати писке. Она вся отдалась ласкам, постепенно
растворяясь в наслаждении. Руки и губы любовника обжигали ее тело. Котята
были рядом, пятнистые и дымчатые, игривые и сонные, они с мяуканьем скребли
коготками покрывало. Соната Перголези стихала, превращалась в отдаленный
бриз, влекла в небытие.
- Так он решил вымазать тебя медом из священных ульев на горе Гиметт? -
повторил дон Ригоберто, старательно выговаривая каждое слово.
- Чтобы котята меня лизали, представь себе. Хотя терпеть не могу этих
тварей, хотя у меня на них аллергия, хотя я умираю от омерзения, если
испачкаю хоть кончик пальца в чем-нибудь липком ("Она и жвачку-то никогда не
жует", - подумал дон Ригоберто, преисполненный благодарности). Понимаешь?
- То была величайшая жертва, и ты принесла ее лишь потому...
- Потому что я люблю тебя, - перебила она. - И ты меня любишь, правда?
"Всем сердцем", - подумал дон Ригоберто. Его глаза были закрыты. Он
достиг наконец внутреннего прозрения. Теперь дон Ригоберто без труда
ориентировался в лабиринте густых теней. Изнемогая от ревности, он ясно
различал силуэт мужчины, который осторожно, но решительно снимал с доньи
Лукреции сорочку, лифчик и подвязки, скользил губами по ее шелковистой коже,
покрытой мурашками - от холода, страха, отвращения или страсти, кто знает? -
и по телу ее пробегали мучительные, сладкие, горячие волны. Когда любовник
прижался губами к тугим завиткам на лобке женщины, впился в них зубами и
стал ласкать языком, аромат лона Лукреции проник в ноздри дона Ригоберто, и
он задрожал. Любовник уже начал умащать ее тело? Да. Маленькой кисточкой?
Нет. Платком? Неужели руками? Именно. Тонкими, сильными, чуткими пальцами
опытного массажиста. Он неторопливо покрывал кожу доньи Лукреции тягучим
прозрачным веществом - ноздри дона Ригоберто щекотал сладкий запах, - ровно
распределял его на ногах, плечах и груди, легонько щипал бедра, ласкал
ягодицы, разъединял их, проникая в потаенные складки. Перголези снова начал
сплетать свою прихотливую мелодию. Музыка заглушала слабые протесты доньи
Лукреции и радостный, нетерпеливый писк котят, почуявших мед. Алчные твари
сползались на край постели, разевая пасти и отпихивая друг друга.
- Алчные? Да нет, просто голодные, - усмехнулась донья Лукреция.
- А ты сама уже сгорала от нетерпения? - задыхаясь, прошептал дон
Ригоберто. - Он разделся? Он и себя намазал медом?
- Да, да, да, - горячо подтвердила донья Лукреция. - Намазал меня,
намазался сам, заставил меня намазать ему спину, там, где не мог достать.
Знаешь, все эти игры так возбуждают. Он ведь не из камня, да и я тоже, ты