"Марио Варгас Льоса. Тетради дона Ригоберто" - читать интересную книгу автора

пламенному, неоспоримому. Дабы пресечь кривотолки, добавлю, что сожжение
книг и артефактов - отличная забава, но никак не возбуждающее средство;
большой радости я в нем не нахожу, оно приносит мне духовное наслаждение, но
отнюдь не плотские услады.
Надеюсь, Вы не сочтете мое признание - в том, что я ценю картины и
книги превыше человеческих существ, - неудачной шуткой или позой циника.
Таково выстраданное мною убеждение, плод горького, но чрезвычайно ценного
опыта. Отказаться от старой доброй традиции, - со снисходительной усмешкой
назовем ее гуманистической, - отринуть антропоцентрические
религиозно-философские воззрения и прийти к представлению о том, что образы,
придуманные (или, если вам так больше нравится, запечатленные) художниками,
интереснее живых людей, было непросто. Я избавлю Вас от подробностей и сразу
перейду к сделанным мной выводам, которые я без тени смущения готов
провозгласить своим кредо. Паноптикум двуногих тварей, к коему мы с Вами
имеем несчастье принадлежать, волнует меня несоизмеримо меньше удивительных
существ, порожденных воображением творцов, чьи страсть и гений вдохнули
жизнь в холсты, рисунки и книги, которые я столько лет собирал с любовью и
смирением. Дом в Барранко, тот самый, что Вам предстоит спроектировать
заново, предназначается не мне, не моей очаровательной молодой супруге и не
моему сынишке. Троица, которую составляет наша семья, - простите мне
невольное кощунство, - находится в услужении у созданной мною коллекции, и
Вам придется помнить об этом, когда, дочитав до конца сие послание, Вы вновь
склонитесь над чертежами и начнете исправлять ошибки.
Сказанное мною следует воспринимать не метафорически, а буквально. Я
строю дом для своей коллекции, ради нее, чтобы служить ей и наслаждаться ею.
Постарайтесь смотреть на мир моими глазами, пока работаете на меня.
А теперь можете приступать.


Кошачья ночь

Лукреция пришла в сумерках, как и было условлено, и сразу заговорила о
кошках. В длинном, до пола, горностаевом манто, скрадывавшем движения, она
сама походила на ангорскую красавицу кошку. Уж не была ли она голой под
своей серебристой накидкой?
- Ты сказала - кошки?
- Точнее, котята, - сладко протянула Лукреция; она, пританцовывая,
двигалась вокруг дона Ригоберто, словно тореро вокруг быка, только что
выпущенного на арену. - Киски, котики, котятки. Дюжина, не меньше.
Котята копошились на красном бархатном покрывале. Они вытягивали лапки,
стараясь достать до широкой полосы рассеянного света, падавшего на кровать
от невидимой люстры. Комнату наполняли запах мускуса и причудливые переливы
барочной музыки. Из угла, откуда звучала музыка, послышался сухой, властный
голос:
- Раздевайся.
- Еще чего! - возмутилась донья Лукреция. - Я, с этими тварями? Ни за
что, я их ненавижу.
- Так он хотел, чтобы вы занялись любовью в окружении котят? - Дон
Ригоберто следил за причудливым танцем Лукреции на пушистом ковре. Его
сердце билось все сильнее, а ночь за окном наполнялась зноем и оживала.