"Марио Варгас Льоса. Тетради дона Ригоберто" - читать интересную книгу автора

в задний карман за носовым платком, сморкается, подбирает с пола ранец,
папку для рисунков и коробку с карандашами. Отступая к дверям, Фончито
продолжал лучезарно улыбаться донье Лукреции и Хустиниане.
- Я к тебе опять приду, мамуля, как только смогу улизнуть, - прощебетал
он уже в дверях. - И к тебе, конечно, тоже, Хустита.
Когда за Фончито захлопнулась дверь, женщины еще долго стояли недвижно
и безмолвно. В церкви Вирхен-дель-Пилар ударили в колокол. Залаяла собака.
- Уму непостижимо, - проговорила наконец донья Лукреция. - Как только
он отважился прийти сюда!
- Что действительно уму непостижимо, так это ваша доброта, - отрезала
служанка. - Вы, стало быть, его простили? А ведь он специально заманил вас в
ловушку, чтобы поссорить с хозяином. Да вы у нас, сеньора, как есть, на
небеса вознесетесь!
- Трудно сказать наверняка, была ли это на самом деле ловушка, под силу
ли ребенку такое специально затеять, - задумчиво проговорила донья Лукреция,
направляясь в ванную.
Она обращалась скорее к самой себе, однако Хустиниана сочла своим
долгом возразить:
- Уж как не затеять, специально и затеял. Наш Фончито и не такое
способен. Неужто вы сами до сих пор не поняли?
"Возможно", - подумала донья Лукреция. Но ведь Фончито ребенок, всего
лишь ребенок. Разве не так? По крайней мере, в этом сомневаться не
приходилось. В ванной донья Лукреция смочила лоб холодной водой и придирчиво
оглядела свое отражение в зеркале. Оказалось, что ее ноздри все еще дрожат
от волнения, а под глазами залегли синие круги. Женщина приоткрыла рот,
высунула кончик языка, который стал похож на высохшую змеиную шкурку. На
память ей пришли игуаны и ящерицы Пьюры;[4] их языки были такими же сухими.
После разговора с Фончито донья Лукреция почувствовала себя одряхлевшей и
словно окаменелой, совсем как эти памятники доисторических времен, уцелевшие
на северных пустошах. Заученным жестом она развязала поясок и сбросила с
плеч халат; шелк с едва слышным шорохом скользнул вниз, лаская кожу.
Блестящая ткань развернулась у ее ног, словно лепестки огромного цветка. Все
так же машинально, тяжело дыша, она переступила через халат и присела на
биде, опустив крышку. Что теперь будет? Что ты станешь делать, Лукреция?
Улыбки не получилось. Пока донья Лукреция пыталась успокоиться и справиться
с дыханием, ее руки открывали краны душа, пускали то ледяную, то горячую
воду, смешивали струи, делая их нежно ласкающими или жарко бьющими. Она
вертелась под душем, поворачиваясь так и сяк, пока не нашла наконец удобную
позу. Внезапно по ее спине пробежала дрожь.
- Может быть, он и вправду не ведал, что творит, - прошептала донья
Лукреция, исполненная нежности к маленькому мальчику, которого неустанно
проклинала последние полгода.
Возможно, он не такой уж плохой. Каверзник, насмешник, лентяй, любитель
приврать и бог знает кто еще. Но не злодей. "Возможно, не злодей". Мысли
кипели в голове доньи Лукреции, словно масло на раскаленной сковороде. Ей
вспоминалась первая встреча с Ригоберто, вдовцом с огромными, как у Будды,
ушами и совершенно нелепым носом, свадьба и день, когда она познакомилась с
пасынком, ангелочком в матросском костюме - синяя курточка, золотые
пуговицы, якорь на фуражке, - и все, что ей довелось узнать и понять в той
жизни, удивительной, фантастической, ночной, напряженной жизни в Барранко, в